(с)дала на «отлично»

Но мужчина уже присел на корточки и надевает на мою левую ногу замшевый сапог. Тоже самое проделывает с правым и только потом смотрит на меня.

Что-то не так.

Марк как будто зол.

Сосредоточенно и молча профессор собрал со стола билеты, рассыпавшиеся из подставки ручки, выбросил в урну чистые белоснежные, но неисправимо смятые мною в порыве страсти листы, поднял с пола зачетную книжку.

Я наблюдала за ним молча, и также сосредоточенно и не понимала.

ЧТО ПРОИСХОДИТ?

Хотя вру, одно я понимала совершенно ясно и точно — никакого продолжения не будет. И, судя по лицу Марка, вообще и никогда.

Профессор сел на стул напротив меня, и разделяющий нас стол словно подвел черту и в наших отношениях.

Марк открыл зачетку. Заполнил дату. Идеально ровным почерком в графе дисциплина вывел «Макроэкономика», спустя еще пару секунд страницу украсили надпись «отлично» и витиеватая подпись Горского.

Именно в этот момент я почувствовала себя невыносимо грязной. А еще униженной и оскорбленной.

Будто и правда раздвигала ноги перед профессором ради оценки по макроэкономике.

Сдала на «отлично».

ОТЛИЧНО ДАЛА!

Глава 24

— Вы свободны, мисс Беккер. — сухо сказал профессор, не глядя мне в глаза, подкинул в мою сторону зачетку, как обычно бросают бродячим собакам кусок недоеденного бутерброда — издалека и с большим размахом, чтобы жалкая псина поела, но при этом не приближалась. Затем отошел к окну и уставился в далекие огни города, едва рассеивающие густой мрак ранней зимней ночи.

— А что, собственно, не так, Марк Робертович? Вы вдруг вспомнили о чести и долге перед беременной подружкой? Или кем она там Вам приходится? Невестой? Женой? Впрочем, не важно. Как-то раньше ее наличие Вам не мешало развлекаться ни с Анфисой, ни со мной. Так что теперь-то? Решили, что мисс Беккер не достойна великого члена профессора Горского?

— Знаешь, Вика… ты мне понравилась… действительно понравилась… Но сейчас ты мне напоминаешь одного человека. Он тоже идет напролом к своей цели. Не разбирая путей — по головам, по сердцам — все равно как, лишь бы добиться своего. Он что-то когда-то решил и зациклился. Прямо как ты. И ни один из вас не гнушается беспринципно и подло использовать других. Плевать вам на чужие жизни, чужие чувства и эмоции. Важны лишь вы и ваши желания. А на остальных — пусть хоть камни с неба валятся. Ты увидела во мне свободный член и решила, во что бы то ни стало, им воспользоваться. И теперь ездишь по мне на танке своих желаний, легко, играючи выворачиваешь наизнанку гусеничным траком мое нутро и давишь, давишь, давишь любые человеческие чувства, оставляя лишь голые животные инстинкты.

— О… о чем же конкретно идет речь? О каких таких чувствах, Марк Робертович, Вы мне тут толкуете? И что конкретно в Вашем поведении должно было навести меня на мысль об их существовании? Может, Ваш приключенческий минет с Анфисой Дуровой? Или трогательные объятия с прекрасной немкой, орущей на всю университетскую площадь о том, что она наконец-то беременна?

— Вот мы подошли и к еще одной проблеме, Вика. Ты склонна делать скоропалительные выводы, это да, но беда в том, что другая правда, помимо твоей собственной, тебе не нужна. Тебе вполне хватает твоего собственного мнения. Увидела меня с Анфисой, что-то где-то услышала — вуаля, я уже жених на пороге ЗАГСА. Увидела меня с Гретхен, опять-таки услышала обрывки фраз — и у меня появился новый статус мужа и отца, хотя, казалось бы, случай с Дуровой должен был кое-чему научить.

— Так кто же тебе эта Гретхен?

— А это важно? По-моему, тебе абсолютно плевать. И на Анфису, и на то, кто такая Гретхен, да и на меня. Важна лишь ты и твое желание лишиться девственности. Поэтому ты здесь — стоишь без трусов в своем коротком платьице. И даже наличие предполагаемой жены и будущего ребенка на это никак не повлияли. Ты эгоистка Вика. А я для тебя всего лишь единственный доступный вариант. И всегда им был.

— Неправда!

— Была бы неправда, ты бы хоть раз пришла ко мне поговорить, а не сводила бы с ума своими безумными выходками…

Ошарашенная столь бурной тирадой Марка, я стояла словно громом пораженная, и действительно не знала, чем ему возразить. Потому что каждое слово профессора было вполне справедливым и мною заслуженным.

И я вдруг четко и совершенно ясно осознала, что теряю его. Или уже потеряла.

— Уходи, Вика. Бесчувственным резиновым членом я никогда не был и не собираюсь.

— Марк…

— Вы свободны, мисс Беккер.

Жестко. Твердо. Безапелляционно.

Горский оторвался от черноты окна и подошел к выходу. Повернул щеколду внутреннего замка, распахнул двери и впервые за долгое время посмотрел на меня.

Разочарование.

Вот, что я там увидела. И этот взгляд ударил больнее всех слов, сказанных ранее.

Молча кивнула. Сгребла со стола зачетку. Неуверенной, потерявшей твердость походкой направилась к выходу.

Остановившись напротив профессора, ощутила ставшие родными запах и тепло, но отстраненный, направленный сквозь меня, колючий, далекий и бесконечно чужой теперь взгляд, холодно транслировал лишь горечь, пустоту, равнодушие.