С думой о Родине

Своей радостью я сразу же поделился с Н. Э. Берзариным. Думаю, что он принял ее близко к сердцу, потому что мы тогда долго проговорили о наших с ним молодых годах. Горожанин по происхождению, Николай Эрастович дружески интересовался, как складывалась жизнь у меня — селянина. Должно быть, я очень горячо рисовал свою влюбленность в отчий край, в село Водяно, так как Берзарин все время улыбался. Но я и сейчас повторил бы ему то же самое, хотя с тех пор, исколесив всю нашу необъятную страну, повидал немало других прекрасных мест. После войны, навещая родного брата Константина, я много раз бывал в Водяно, с радостью следил за стремительным ростом благосостояния и культуры земляков, отчего чувство привязанности к родным местам у меня еще более укрепилось. Наверное, о земле своей юности так скажут многие. Но корни этого глубокого чувства у каждого будут слои. Для меня они уходят в бурные комсомольские двадцатые годы, в мою причастность к перестройке родного села на новых, колхозных началах.

В 1919 году деникинцы расстреляли моего отца. Мать осталась с семью малолетними детьми и перенесла столько горя и страданий, что их хватило бы на десятерых. Неграмотная украинская крестьянка, лишенная мужской поддержки, она с помощью Советской власти вырастила, воспитала и дала путевку в жизнь всем нам. Я всегда восхищался этим подвигом матери, ее стойкостью и терпением.

В 1928 году меня избрали председателем Водяновского сельского совета. Село было большим, насчитывало в то время более 750 дворов. Не имея опыта, я оказался в центре таких событий, как острейшая борьба с кулачеством, а с 1929 года — коллективизация. Конечно, мы, водяновские активисты, работали под руководством райкома партии и райисполкома, но многие вопросы приходилось решать самим.

Памятным на всю жизнь для меня остался приезд весной 1929 года в Водяно секретаря ЦК КП(б) Украины С. В. Косиора. Познакомившись с обстановкой в селе, он подробно расспрашивал меня о ходе коллективизации, о мероприятиях сельского совета по ограничению кулака. Когда он узнал, что в списке для раскулачивания у нас значатся 34 человека, то сразу дал понять, что для одного села это явно много, и предложил еще раз внимательно рассмотреть список, прежде чем выносить его на утверждение пленума сельсовета.

Много полезных советов дал нам тогда Косиор, особенно по самому главному вопросу — как нужно проводить кооперирование крестьянских хозяйств, напомнил, что сельскому активу надо проявлять и терпение, и бдительность. Действительно, с весны 1929 года кулаки много раз грозились сжечь дом, даже стреляли по мне. С этим приходилось считаться, но политику партии в деревне мы, сельские коммунисты, проводили настойчиво, как и обещали товарищу Косиору.

Вот о чем после получения весточки о матери вспомнил я в том разговоре с Н. Э. Берзариным.

* * *

Во время боев на подступах к Витебску Верховным Главнокомандованием были приняты решения, имевшие отношение и к 39-й армии.

В январе 1944 года армия вошла в состав войск Западного фронта, стала в нем правофланговой. Передислокации соединений и частей при этом не потребовалось, перемещалась только разграничительная линия между Западным и 1-м Прибалтийским фронтами. Но нам предстояло заново строить свои отношения с командованием фронта, а это не всегда было гладким делом.

Члена Военного совета фронта генерала Л. З. Мехлиса я знал по Северо-Западному фронту, когда был начальником политотдела 181-й стрелковой дивизии, однако не настолько, чтобы сразу рассчитывать на такой же служебный контакт, какой установился с Д. С. Леоновым. Я позвонил Мехлису по телефону и попросил разрешения прибыть для доклада.

— Выезжать пока не следует, — ответил он, — а вот о руководящих кадрах и о материально-техническом обеспечении войск армии кратко доложите.

Мехлис слушал доклад внимательно, что-то, видимо, записывал, требуя уточнений, и под конец спросил, в чем армия нуждалась срочно.

Пришлось сказать, что уже неделя, как нам не подвозят табачное довольствие: известно, как на это чувствительно реагируют бойцы.

— Вот еще один попрошайка объявился, — с иронией отозвался Мехлис. — Довели армию до ручки… Где это видано, чтобы семь дней оставлять бойцов без курева?

Больше он не задал мне ни одного вопроса. Ему, вероятно, были известны трудности в снабжении табаком, потому через несколько часов он позвонил сам. Разговор был кратким:

— Запишите. Старший лейтенант Новиков сопровождает два ЗИСа с табаком из Москвы. Завтра в 12.00 встречайте его. В 20.00 доложите мне о доставке табачного довольствия в дивизии.

Такое сообщение было приятным. Не приходилось сомневаться, что табаком мы будем обеспечены. Мне было известно, что Мехлис, имея прямую связь со Ставкой и ГКО, мог без проволочек решать вопросы, связанные с бытовыми и культурными нуждами личного состава фронта. Главное теперь было получить табак и обеспечить им войска, и я дал на этот счет указания начальникам политорганов.