С философией о жизни

И будет раб, носящий вый,

Манкуртом дальше жить,

И жизнь растянется на год,

А там ещё один, ещё –

Избавит только смерть…

Но знает ли она,

Что мёртвого взяла?

26

Не знал наш юный Жоломан

К чему весь этот ритуал,

И к смерти был уже готов,

В душе призвав свою любовь…

В его то годы умирать?

Отца он начал вспоминать…

Отец давно в иных мирах

Блуждает с предками сейчас.

Возможно, встретится он с ним

И будет там уж не один…

27

И пред глазами Желомана

Вдруг вспыхнули глаза отца,

Его улыбка зацвела: -

Не бойся, сын – жизнь такова, -

Как будто тот ему шептал,

И страхи в сердце усмирял…

Но поспешил на этот раз

Несчастный пленный Желоман

Здесь с жизнью проститься,

Как и соратники его,

Найманы – земляки его.

28

Найманы смотрят в изумлении –

Жуань-жуаны вый несут,

Ещё он тёплый и парит….

К чему такие хлопоты?

Что хочет враг на этот раз?

Ужель пришёл последний час…

А в стойбище царит возня,

Обыденная кутерьма…

Те к пленникам подходят,

И быстро, ловко, и умело

На чистый череп Жоломана

Натягивают вый парной,

Как будто тот ему родной…

29

Найманам непонятно.

Чуть – чуть тепло,

И будто бы приятно

Верблюдицы коснулся вый

И намертво пристал –

Теперь он панцирем их стал.

Что будет дальше?

Как понять

И можно ли тот вый содрать?

Освободиться, а потом,

Возможно, и сбежать?

Надежды в сердце Жоломана

Чуть теплились, росли,

И к юрте матери несли…

Но знает кто,

Что приготовила судьба,

И какова

Жестокость лютого врага?

30

Жуань-жуаны

На пленников, смеясь, взирали,

Надежды их, ровно, читали.

И не закончен ритуал,

Пока свобода есть в движении,

Пока владеют те руками

И богом данными – ногами…

31

А Жоломан заволновался,

Душой своею – испугался…

Он понял вдруг, надежды тщетны.

Несут колодки их враги.

Свобода ж – только миражи…

И вот продолжен ритуал,

И с ним лишилось воли тело,

Да и кому – какое дело?

32

Жуань-жуаны,

Пленников несчастных

В колодки шейные искусно

Заключив,

Подняли всех стреноженных

Найманов

И в сарозеки унесли.

От стойбища подальше своего,

Чтоб крики дикие

И вопли обречённых

Лишь там, вдали,

Терзали тишину…

И не мешали жить здесь

Никому.

33

Теперь пытать найманов будет там

Сама природа,

И Зло само обрушится с небес,

И муками одарит юность.

И сколько им терпеть,

То нам не счесть.

Ужели ж провидение оставит,

Не взглянет и не навестит,

Забыв о благости прощения,

И о пределах искупления…

34

А Солнца лютая жара,

Разделит казнь без сожаления…

И тогда

Дух верблюдицы младой

Отнимет ум, и память их

Возьмёт с собою,

И унесёт в миры иные,

Нам не известные, чужие…

35

Очерчен круг.

Пройдёт неделя адских мук.

И за оставшимся в живых

Придёт жуань-жуанец,

И если есть живой, не труп –

Его он отогреет,

И выходить сумеет.

Он призовёт искусство тёмных сил -

Пусть этот свет уж пленнику не мил,

Но жить заставит подлый враг,

И проведёт сквозь время и врата,

Пусть кто-то скажет: –

Это чудеса… -

36

Вот первый день

Лежит тот Жоломан,

Средь земляков своих – найман.

И руки затекли, и ноги,

На солнце быстро сохнет вый,

Врезается своею мертвой хваткой,

Капканом голову сжимает,

Чужая плоть, та жалости не знает…

37

А губы трескаются в кровь –

И в ранах те, как были, вновь.

И просят капельку воды

У солнца и самой земли…

Но в сарозеках суховей

Гуляет в полдень, глянь,

Проверь…

38

Никто не даст тебе воды…

И не мечтай, и не проси

Даже богов,

И их земли…

Быть может, небо снизойдёт,

И тучею с водой придёт?

Но как же боги далеки,

Не слышат вопля их души…

39

И пытки дни текут

В пустыне,

И в полдень адская жара -

Она одна -

Мираж с водою принесла.

А кругом

Всё так же жаждет,

Как и он.

И хочет пить

Пожухлая трава,

Колючками она вся обросла.

А камень

Лопнуть от жары готов,

Горячий он,

Совсем, совсем иссох.

Песок сверкает и слегка шуршит.

Под ветром с пылью он

Куда спешит?

40

Кто пытку изобрёл такую,

Жестокую, безумную, лихую?

Здесь жизнь и смерть

Сошлись на грани…

Друг другу

Заглянув в глаза…

Кто заберёт ту плоть,

Пока живую,

И выдержит ли это всё

ДУША?

41

И Жоломан там корчится,

И стонет,

А молодость сражается

За жизнь.

Узнай свои возможности,

Дивись…

Боль подступает отовсюду.

На теле нет и островка,

Чтоб не кричал -

Спаси меня…

42

Сознание мечется в испуге,

В предчувствии болит душа:

– Когда же, боже мой,

Когда покину тело

Навсегда?-

За что терплю подобный

Ад?

И не ослеп,

Скользит мой взгляд,

Один гуляет в сарозеки…

Спешит за горизонт, бежит,

И видит мир, и он не мой…

Иной.

Но боги…

43

И вспоминает он

Найманов,

И мать с отцом, у юрты – конь,

И луноликую соседку,

Что дарит взглядами весной…

Любви лишь распустились почки,

Лишь показался сам цветок,

И обрубили тот росток…

Он тоже где-то засыхает,

Он гибнет в муках, увядает.

Должно быть, больно и ему.

Не повернуть уж вспять

Судьбу…

44

И Желоман освободился,

Любви росток его покинул,

Засох, бесшумно отлетел,

И в муки моря погрузился…

Он мысленно простился с ним,

И никого уж не любил,

Лишь боль и ненависть одна,

Пока в груди ещё жила.

Возненавидел он весь свет,

И ночь, и день, и даже тень,

К богам проклятия шлёт свои,

И в криках ищет облегчения,

И барса дикого зовёт…

45

Чтоб он упился его кровью,

Избавил от жестоких мук.

А кости, чтоб под солнцем этим

Истлели сами как-нибудь.

И прах его чтоб суховей

Донёс до матери дверей…

46

Змею к себе он призывает,

В отчаянии моля убить,

И эти муки – хуже ада,

Смертельным чудом прекратить…

Ведь смерть сама –

Она же – благо,