С глазу на глаз со сфинксом

И все же этот вид таит в себе столько очарования и какой-то чувственной прелести, что я долгое время не могу оторвать от него глаз. Невольно мысль уносит меня в давние времена, когда по тенистым аллеям этого сада прогуливались обитательницы гарема властелина Египта.

Мягкое прикосновение руки Хасана прерывает мои мысли.

— Теперь вы понимаете, почему я устроил свою мастерскую именно здесь, — говорит он. — Ну, а кроме того, — добавляет он, рассеивая, как обычно, предыдущее впечатление, — этот район значительно дешевле. В Аль-Замалике может себе позволить жить Сагини, а не я.

Пока Махмуд и Хасан готовят кофе, я осматриваю эскизы и рисунки. Некоторые из них очень интересны. Особенно нравится мне проект мебельного гарнитура И несколько образцов тканей.

— Знаете, мэм, — говорит Махмуд, — Хасан сразу после окончания Академии получил заграничную стипендию, но отказался от нее.

— Почему вы эго сделали? Ведь это настоящее сумасшествие!

— Вовсе не такое, как вам кажется. После окончания учебы я пришел к выводу, что с моими способностями мне не стать выдающимся художником. Вот почему я решил стать искусствоведом-критиком и журналистом. Но, чтобы писать об искусстве вообще, надо прежде всего хорошо знать искусство собственного народа. Поэтому я поехал к самим истокам египетского искусства, в Луксор, и там, в окружении древних гробниц, храмов и самых ценных памятников нашей культуры, провел несколько лет. Вернулся я лишь тогда, когда сложные вопросы нашего древнего искусства немного-для меня прояснились. Несколько лет — это, разумеется, недостаточный срок для их изучения.

Смотрю в темное лицо Хасана и не вижу на нем обычной иронической улыбки. В этот момент взгляд его тверд и собран.

Кажется, я нечаянно коснулась самого важного и трудного для него вопроса.

— Когда вы едете к вашим археологам? — спрашивает он минуту спустя.

— Я бы хотела послезавтра утром.

— Это хорошо, так как, если вы захотите, я вам покажу завтра наше изобразительное искусство с другой стороны… с самой лучшей.

— Вероятно, лишь после обеда, — вмешивается Махмуд. — Ведь на утро польские художники и мэм приглашены к нам, в Академию.

— Превосходно! Там вы познакомитесь с профессором Висса Вассафом, а после полудня мы поедем смотреть его интересный эксперимент. Ладно?

— Ладно.

СЕМЬЯ ИЗ СТАРОГО КАИРА

Наши художники всегда окружены молодыми египетскими скульпторами и живописцами. Это преимущественно студенты последнего курса или прошлогодние выпускники каирской Академии изящных искусств. Некоторые из них были в Варшаве на фестивале. Они говорят о нашей стране с таким энтузиазмом, что мне становится неловко. Они либо не сталкивались с темными сторонами нашей жизни, либо говорят так просто ради того, чтобы нам было приятно. Как я не раз замечала, в Египте вообще говорится и делается много вещей только для того, чтобы доставить удовольствие ближнему.

Думаю, что в известной степени такое представление о Польше создалось потому, что половина молодых египтян оставила свои сердца в Польше. Например, молодой скульптор Махмуд Ганима показывал мне фотографию красавицы Ганки Б., студентки Варшавского университета, Мустафа — какой-то студентки Академии физического воспитания, а Софы — ученицы музыкальной школы в Кракове. Все они мечтают отправиться учиться в Польшу. Да и не только они. Атташе по делам культуры нашего посольства рассказывал мне, что уже несколько десятков молодых художников обратилось к нему с просьбой помочь им поехать в Польшу для продолжения образования. Вне зависимости от того, обязаны ли мы нашей популярностью Дуниковскому и Кулисевичу или светлым волосам и голубым глазам варшавянок, стоит оказать содействие этим молодым художникам, стремящимся в Польшу.

Сердечная дружба связывает меня со всеми юношами, побывавшими в Польше. Они хвастаются знанием нескольких польских слов, просят снимки Варшавы и Кракова, сами показывают множество фотографий, сделанных ими в Польше, и прежде всего помогают моей журналистской работе. Называют они меня мэм (мамаша), так как я имела неосторожность показать им фотографию моего сына, студента Варшавского университета. Каждый день они звонят мне по телефону и всегда готовы показывать достопримечательности Каира; они же таскают магнитофон, который мне тяжело носить при тридцатипятиградусной жаре.

Вот уже несколько дней нам постоянно сопутствует еще один египетский студент. Профессор Шериф рекомендовал мне его как одного из своих самых способных учеников-скульпторов. Молодой человек особенно интересуется керамической скульптурой. Он тих, внимателен, мало говорит, больше слушает. Исмаил не был в Варшаве, не собирается к нам на учебу, но все же он жадно впитывает каждое мое слово о Польше, хочет узнать о ней как можно больше. Он производит на меня приятное впечатление, поэтому договариваюсь с Исмаилом и Махмудом встретиться после обеда.