С глазу на глаз со сфинксом

Короткая одежда напоминает древнеегипетские фартуки, а плоские головные уборы делают рабочих похожими на изображенные на барельефах силуэты рабов, которые пять тысяч лет назад переносили строительные материалы для пирамиды Хуфу. Предо мной словно ожил один из рельефов гробниц Саккара. Стою, как заколдованная, и не могу оторвать глаз от этого древнего пейзажа, купающегося в ослепительном блеске безжалостно палящего солнца.

— Заметили ли вы этот постоянно повторяющийся припев? — обращается ко мне профессор. — Вслушайтесь в слова песни… Знаете, что они означают? А вот что: «Сколько ночей, сколько дней… солнце, ты даруешь нам свет дня». Это наглядный реликт древнеегипетского культа солнца.

— Знакомы ли вы с гимном Эхнатона солнцу? — включается в разговор магистр Анджеевский.

— Конечно! Недавно я привела отрывок из этого гимна в репортаже.

Как прекрасен твой восход на горизонте, о Атон предвечный!.. Ты прекрасен, велик, лучезарен, высок над всею землею… Ты далек, а лучи твои на земле…

Пока я цитирую эти слова, песня усиливается, нарастает, крепнет. Чувствую, как меня пробирает дрожь. Должно быть, так пели в Ахетатоне три с половиной тысячи лет назад жрецы Атона.

Выхватываю из рук Саада магнитофон и включаю его. Увидев это, молодой рабочий с усами на темном лице, который, по-видимому, играет здесь роль запевалы, заводит все новые песни, дружно подхватываемые хором. Работа идет слаженно и споро. Непрерывно движущиеся длинные шеренги рабочих похожи на трансмиссии громадной машины.

— Поверите ли вы, что, работая таким примитивным образом, они перекапывают каждую неделю около тысячи трехсот кубометров земли, хотя мы много рай вынуждены прерывать их работу. Ведь необходимо просмотреть чуть ли не каждую горсть земли, — говорит профессор.

— Такие скопления людей во время работы, — добавляет Анджеевский, — наблюдаются уже на многих барельефах и изображениях периода Нового царства. На стенах гробниц высокопоставленных лиц тех времен изображена, например, пахота или рыхление почвы, совершаемые одновременно двадцатью людьми. Особенно интересный пример сохранился на стенах гробницы визиря Рехмира, датируемой XV веком до нашей эры. На барельефе изображена большая мастерская, принадлежащая богу Амону, в Фивах, где работала сто пятьдесят ремесленников различных специальностей.

— Исходя из этого, можно было бы сказать, что бригады рабочих вовсе не являются достижением нашего времени.

— Разумеется! Уже более трех тысяч лет назад в древнем Египте были заняты, главным образом на строительстве царских гробниц, бригады рабочих.

— Скорее рабов?

— Ну да, конечно!

Нашу археологическую дискуссию прерывают дамы, вместе с которыми пришел высокий седовласый египтянин в развевающейся галабии. С головы на плечи у него величественно ниспадает длинная белая эйма[23].

— Это наш раис, — представляет его жена профессора.

— Наш бригадир, — переводит Анджеевский.

— Его зовут Хамед Файд, он один из наиболее опытных членов раскопочных коллективов, — дополняет характеристику профессор.

— Отец рапса, как говорят, работал еще с Масперо[24].

— А сам он, в юные годы, — с лордом Карнарвоном.

Раис весьма предупредителен. Он сердечно пожимает мне руку и спрашивает, что бы я хотела записать на пленку. Естественно, мне нужны песни. Он милостиво улыбается и мановением руки призывает к порядку несколько смешавшиеся в этот миг шеренги рабочих. Все-таки мое прибытие на ком стало помехой в работе, а это не очень приятно нашим археологам, так как времени у них в обрез. К тому же нарушение трудового ритма в раскопе привлекает целую кучу зевак: молодежь из близлежащей школы, жнецов с соседних полей и прохожих с шоссе, которых наш гафир (сторож) без особых церемоний выгоняет с территории раскопок.

Мы в самом центре рабочего участка. Вокруг меня находящаяся в движении толпа египетских рабочих; коричневые лица, белоснежные зубы, иногда темные бороды, жгучие черные глаза. В первый момент все они показались мне похожими друг на друга; позже я научилась их различать и помнила их имена.

Поощряемые раисом, они поют одну за другой свои песни. Этот импровизированный концерт заканчивается неизбежной оглушительной здравицей в честь президента Насера.

Спускаемся в глубь раскопа. Он имеет форму перевернутой буквы Г. Ров на коротком плече этой буквы полон воды. Перепрыгнув через него, мы очутились перед свежераскопанной землей. Передо мной край ступенчатой стены, которую я видела на плане в мастерской Домбровского.

— В данный момент, — тонкая тростниковая палочка профессора странствует по плану раскопа, — мы наступаем в основном на северную сторону кома, туда, где недавно была откопана гробница царицы Тахут.