Витте не только умел слушать, он умел тонко осведомляться, распознавать пульс жизни. От каждого посетителя, сколько-нибудь интересного, он находчиво извлекал все то, что могло ему пригодиться для очередного плана действий, или для освещения общего положения, или [для] той или другой отрасли науки и народного труда. Очень часто он приглашал тех лиц, которые могли его информировать по разным вопросам, или просил познакомить с теми, кто мог быть ему полезен в этом отношении. Вообще изучение «шахматной доски» составляло как бы его потребность. Оно дополняло его арсенал для борьбы с противниками или для подготовки к выступлениям на защиту его предположений. Комиссии и совещания он недолюбливал, ибо в них, по его словам, тонет индивидуальность и воля, а времени теряется много, [просто безмерно?]. Для ознакомления с настроением он беседовал с лицами самых разных кругов. Так, однажды он пригласил членов совета Общества распространения религиозно-нравственного просвещения в духе православной церкви. К. П. Победо<но>сцев был вначале настолько враждебно настроен против этого общества, что поручил председателю совета передать его слова: «Я буду счастлив, когда их прихлопнут». Победо<но>сцев, враг живого проповеднического слова, всегда уходящий из церкви, когда начинали проповедь, относился отрицательно к этому обществу именно за то, что оно открыло внебогослужебные беседы о долге и церкви. Члены совета, в числе восьми, явились по приглашению С. Ю. Витте. Он просил их, как официальных лиц общества, высказать [свои] взгляды на текущие события, изложить критику некоторых правительственных мер, обещая затем представить государю членов общества. Председатель, прот<оиерей> Кульбуш, заявил, что он не уполномочен говорить от имени общества, но каждый из присутствующих кратко высказал свое личное мнение. Вторичного приглашения не последовало, и государю священники не были представлены.
Бескорыстие С. Ю. Витте не возбуждало никаких сомнений. Вопросы личного материального благополучия его мало интересовали, и только за несколько лет до смерти он задумался об источниках существования в будущем, когда иссякнут его небольшие резервы. В бытность С. Ю. министром финансов, государь Николай II раза два-три приказывал ему помочь выдачей значительных – по казенной мерке – сумм. Не знаю, сделал ли это государь по собственной инициативе или по просьбе кого-либо из близких к Витте лиц, во всяком случае, сам Витте непосредственно не просил о том государя. Надо заметить, что со времени Бунге прекратились вошедшие в обычай отчисления министрам финансов за успешные конверсии и займы, так что этот источник ничего не давал ни И. А. Вышнеградскому, ни С. Ю. Витте.
Раньше, чем характеризовать государственную работу С. Ю. Витте и ее важное значение, я рассказал несколько эпизодов из его служебного быта, чтобы дать представление, так сказать, о сложности и многогранности его духовного мира. Я не воздержался от изложения и некоторых отрицательных сторон его личности. Не воздержался – из глубокого убеждения, что актив его деятельности так велик, что и после вычитания некоторых пассивных статей его баланса все же остается такое крупное сальдо, которое оправдывает его звание большого государственного человека и то огромное место, которое бесспорно принадлежит ему в истории России конца XIX и начала XX столетия.
Черты и силуэты прошлого
Часть I. Последние спокойные годы дореформенного строя (1894–1902)
Государственный совет, как я уже сказал, в области влияния его на государственную политику был в особенности и прежде всего примирительной камерой между спорящими, а подчас и враждующими между собой министрами. Понятно, что при таких условиях в Государственном совете выявлялись всего ярче как общая политика, так и личные свойства отдельных министров, поскольку они вообще имели отношение к общей государственной политике.
Среди таких министров, конечно, на первом плане выступает фигура С. Ю. Витте. Зависело это, однако, не только от объема той власти и того влияния, которыми обладал Витте. Играла здесь роль и его несомненно выдающаяся личность, благодаря чему влияние его на заключения Государственного совета сохранилось в значительной мере, даже когда его положение стало в достаточной степени шатким.