С. Ю. Витте

Витте был чрезвычайно доступен, прост в обращении, не любил формальностей. Старых друзей он помнил, принимал их запросто и охотно приходил им на помощь.

Из многих фактов проявления С. Ю. Витте великодушия расскажу три разнохарактерных.

В 1894 г. мы шли на пароходе из Рыбинска в Нижний для обсуждения с тогдашним нижегородским губернатором Н. М. Барановым вопросов, связанных с предстоявшей Всероссийской художественно-промышленной выставкой 1898 г. Сзади шел другой пароход «на всякий случай». В пути лопнула крышка парораспределительного прибора парохода, на котором мы находились; пар повалил во все машинные отделения, на палубу. Пароход этот только что вышел из ремонта. Подали другой. Началась пересадка и перегрузка. Капитан и помощник его сильно смутились, команда имела растерянный вид. Витте молча и спокойно перешел на другой пароход и продолжал своими широкими шагами ходить по палубе, углубившись в какую-то, видимо, его тревожившую мысль. Настало время завтрака. Я спросил его, о чем он думает. «О Восточной китайской дороге и о Лихунчанге», – ответил он. Напомнив ему о времени завтрака, я обратил его внимание на общее смущение. «Пойдемте завтракать». За столом он интересовался Волгой и плаванием по ней, ни одним словом не намекнув на инцидент.

По приезде в Нижний он поблагодарил служащих и команду. Надо было дать команде. «Сколько дать?» – спросил он. «Вам, как министру, меньше 200 руб. дать нельзя». Витте принялся вытаскивать бумажки из жилетных карманов, насчитал менее 400 руб. (Витте в то время не носил портмоне и никогда в точности не знал, сколько денег имеет при себе.) «А у вас сколько?» Я насчитал 280 руб. «Ну, как-нибудь достанем в Нижнем на расходы по пребыванию там и обратную поездку». Надо заметить, что Витте обыкновенно не брал полагавшихся ему на поездку денег, но получал по действительному расходу, что было гораздо меньше.

Другой эпизод. Пришла пора пересмотра «вечного» Туркманчайского торгового договора 1828 г. между Россией и Персией, времен Грибоедова. В основу коммерческой части договора была положена оплата товаров 5-процентной пошлиной advolarem[126] с обеих сторон. Такая пошлина представлялась не отвечающей нашим фискальным интересам и отчасти подрывала общую схему таможенного покровительства. Поэтому предположено было повысить ставки на некоторые предметы персидского ввоза, по возможности сохраняя обложение наших товаров при ввозе их в Персию, в пределах пятипроцентного по стоимости размера. Переговоры решено было вести в самом Тегеране, возложив их с нашей стороны на посольство и специально командированную отсюда делегацию. Выработанный нами проект держался в строгой тайне. Он был обнаружен на другой день после отъезда делегации. Произошло это при следующей обстановке.

Один из сыновей служащего в департаменте, еще совершенный юнец, спросил у входившего в состав делегации лица, зачем они едут в Персию. Тот ответил ему в общей формуле. На другой день в «Новом времени» появилась краткая заметка об отправлении министром финансов для переговоров делегации в Тегеран и с какою именно целью. Я немедленно поехал к А. С. Суворину с выражением неудовольствия на то, как редакция могла поместить известие, могущее принести большой вред России, прибавив, что ни одна редакция английских газет, будь такой казус в Великобритании, не только не поместила бы его, но сделала бы серьезный реприманд молодому и неопытному автору, который польстился 10-копеечной платой от строки сенсационного известия. Суворин высказал свое сожаление по поводу случившегося, в чем лично нисколько не повинен, так как отдела хроники вовсе не просматривал. Я опасался раздражения Витте против состоявшего у нас на службе отца молодого человека, а потому посоветовал ему пойти с повинной авансом. «Расскажите ему все откровенно и заявите о своей отставке, указав, что за проступок юнца-сына в данном случае отвечает отец. Вы увидите, что отставка ваша принята не будет». Предположение мое вполне оправдалось. Витте даже не сделал выговора.

<…>