Я прочел циркуляр. Содержание его было поистине возмутительно. В нем Победоносцев, после краткого, но вполне правильного изложения сущности социализма, указывал на опасности распространения его среди рабочих, называя глубоко развращенными тех, кто придерживается социалистического учения. Фабричную же инспекцию он призывал к надзору и выслеживанию за рабочими, чтобы своевременно могли быть приняты строгие меры. Я раздраженно высказал Витте, что циркуляр Победоносцева прямо-таки чудовищен и даже неумен: за идеи и взгляды можно людей считать вредными, но кто имеет право считать их безнравственными? Безнравственно само обвинение в безнравственности за честное убеждение. Отказываясь от рассылки этого циркуляра, я просил Витте не давать ему хода, так как в противном случае Министерство финансов наложит на себя несмываемое пятно. Прошло две недели. Витте запиской спросил меня, когда же будет исполнено его распоряжение. Только что я собрался отвечать ему, повторяя уже ранее приведенные резоны, как на пути к Витте меня повстречал покойный М. И. Кази. Увидев меня в расстроенном состоянии, он спросил, в чем дело. Я ему дал прочесть проект циркуляра Победоносцева и высказал, что если Витте будет настаивать, то я вынужден буду подать в отставку. Кази был того же мнения, как и я, о циркуляре и одобрил мое намерение. Он предложил переговорить с С. Ю. Витте. Министр отказался от своих настояний и, по словам Кази, добродушно закончил словами: «Ну, и не будем публиковать. Пусть Ковалевский положит проект под сукно».
Надо пояснить, что С. Ю. очень считался с М. И. Кази, который пользовался расположением Николая II. Внешним образом Витте обнаруживал дружеские отношения к Кази, но в душе побаивался М. И. и помешал его назначению сперва на пост государственного контролера, а потом – министра путей сообщения, подсказав вдовствующей императрице в качестве кандидата на пост министра путей сообщения князя М. И. Хилкова, к которому императрица-мать относилась очень благосклонно. Кази был человек сильной воли и влиятельный, несмотря на то что не занимал никакого официального положения после управления казенным Балтийским судостроительным заводом на полукоммерческом основании. Человек состоятельный, он не искал государственного поста по материальным побуждениям. Но ему очень хотелось приложить свою кипучую энергию к большому административному делу в сознании, что государственный корабль несется «без руля и без ветрил» навстречу гибели. Да и честолюбие играло не последнюю роль. В беседе с Витте Кази откровенно высказал, что, если бы попал в государственные контролеры, то имел бы пред собой полную картину того, как живет и управляется Россия, был бы превосходно осведомлен о деятельности всех министерств, о результатах их работы на благо или во вред населению, о переживаниях и настроениях России. Витте все это принял к сведению.
Неожиданности неприятного свойства нередко вызывали у Витте не только смущение, но и растерянность, правда на короткое время, пока он не успевал сообразить подходящую комбинацию для выхода из затруднений.
Летом, в один из воскресных дней, С. Ю. получил от императора Николая II записку без подписи, положенную на столе кабинета охотничьего домика во время царской охоты. Как оказалось впоследствии, записка была составлена генералом Пантелеевым, товарищем министра внутренних дел по управлению жандармской частью. Характерно, что содержание записки министру внутренних дел известно не было. В ней описывалось печальное положение фабрично-заводских рабочих («белых рабов» – по выражению Пантелеева). По мнению его, улучшить положение рабочих, среди которых тлетворные семена социализма дают обильные всходы, можно лишь одним путем – передачею заботы о благополучии рабочих в руки губернских жандармских управлений. Под председательством начальника такого управления нужно образовать комиссии при участии промышленников, которые, по указке председателя, и будут приводить в исполнение намеченные им меры. Расходы по улучшению быта рабочего класса будут распределяться по соображению с состоятельностью и платежеспособностью заводчиков. Никаких законодательных норм не нужно: все по душе и на глазок, по справедливой оценке. Просто и скоро. Фабричная инспекция должна состоять в распоряжении жандармского управления и служить ее видам – для осведомления о настроении. Не так голо – откровенно – было написано, но сущность была именно такая. И все это подносилось под флагом защиты труда от угнетения капиталом, с целью положить конец пропаганде. Царь на полях записки сделал много сочувственных пометок: «Правильно», «Верная мысль», «Так и сделать».
По получении записки Витте пришел в ужас от проекта такого «жандармского социализма», как он назвал его. Он вызвал меня, и мы стали обдумывать, как выйти из затруднения. Решено было снять копию с записки Пантелеева, не воспроизводя царских пометок на полях, и затем недели через две просить государя о передаче ее на рассмотрение комиссии под председательством К. П. Победоносцева.
<…>