С. Ю. Витте

16/29 июля. Ночью началась качка, которая продолжалась весь день и стала стихать только к вечеру. Несмотря на качку, все наши явились к завтраку и к обеду. После завтрака Витте играл на верхней палубе, где устроено так называемое «венское кафе», в suffle board[158]. Игра заключается в метании по гладкой палубе при помощи лопаточки плоских деревянных кружков, направляя их в начерченные мелом квадраты различного значения, смотря по написанной на них цифре. С ним играли Мартенс, Шипов и План-сон. Публика с интересом следила за игрой, а некоторые, вооружившись фотографическими аппаратами, стали делать снимки играющих. С нами <е>дут еще журналисты Смолей и Мак Келлох, первый от лондонского «Таймса», второй от «Нью-Йорк Херальда». Смолей, должно быть, уже был знаком с Витте, они сегодня долго разговаривали, гуляя по палубе. Витте как-то остановился над нижней палубой и долго глядел на скучившихся внизу пассажиров 3-го класса, преимущественно эмигрантов-поляков, прислушиваясь к их говору. «Здесь, должно быть, много наших евреев, – сказал он, – вот кому плохо ехать в чужие края на полную неизвестность».

За обедом генерал Ермолов, рассуждая о новейших войнах, выразил мысль, что, невзирая на образцовую организацию англичан и американцев, и те и другие оказались совершенно не подготовленными к войне, первые – с бурами, вторые – с Испанией (наш генерал был прикомандирован к американскому штабу на острове Куба). Витте возразил, что это не совсем так, ибо и те и другие достигли поставленной цели, причем англичане, несмотря на долгую и трудную борьбу, проявили замечательный патриотизм и единство, а что нам, русским, лучше не говорить об организации и порядке ввиду обнаруженной во время войны несостоятельности. «Если Россия, – сказал он, – побеждена, то лишь собственными непорядками, русская же армия показала, как всегда, беспримерную доблесть, выносливость и самоотвержение. Все, что делалось, было ошибочно и пагубно. Начать хотя бы с назначения Алексеева и Куропаткина к совместному командованию. Когда Куропаткин собирался ехать в Маньчжурию, чтобы вступить в командование армией, то посетил меня и просил дать ему совет. Хотя я ему ответил, что это бесполезно, ибо совету он все равно не последует, он настаивал, говоря, что придает мнению моему большое значение. Тогда я посоветовал ему тотчас по прибытии в Маньчжурию арестовать наместника и отправить его в Петербург, а затем уже приступить к военным операциям. Куропаткин посмеялся над моим советом, но дальнейшие события показали, насколько я был прав. Вместо исполнения плана Куропаткина, состоявшего в том, чтобы, отступая, завлекать японцев хотя бы до Харбина, мы полезли вперед – и все это под непосредственным давлением Алексеева и благодаря бесхарактерности и угодничеству Куропаткина. Я считаю его храбрым и дельным генералом, но у него не хватило гражданского мужества, он все старался подлаживаться и к Алексееву, и к Петербургу и не угодил никому».

Плансон, служивший в Порт-Артуре, попытался было защищать политику Алексеева, говоря, что он не вмешивался в военные операции и что Куропаткин действовал совершенно самостоятельно. Это вызвало раздражение Витте, сказавшего, что у него были собственноручные письма Куропаткина, где последний жаловался на Алексеева и писал, что ему не страшны маршал Ояма и его генералы, страшен лишь Алексеев. «Особенное негодование, – заметил Витте, – возбуждает награждение Алексеева георгиевским крестом, когда столько десятков тысяч безвестных настоящих героев ничего не получили». Затем Витте перешел к критике нашей армии, отмечая плохую организацию во всем и ссылаясь на виденные документы. «Я знаю, – продолжал он, – что были случаи, когда раненых довозили до Челябинска, не меняя белья. В Маньчжурию по распоряжению Плеве прислали какого-то полковника Уранова с поручением разведать и арестовать всех политически неблагонадежных из числа служащих и медицинского персонала, и лишь вследствие настояний генерала Вога-ка Уранов был наконец удален»[159].

По вечерам в курительной комнате пассажиры устраивают своеобразную лотерею-аукцион, покупая билеты или шансы на цифру пройденных пароходом в течение суток морских миль. Общая сумма от аукциона доходит иногда до пятисот долларов. Дороже всего номера от 475 до 525, ибо количество миль, проходимое в сутки, колеблется обыкновенно между этими числами, в зависимости от погоды и ветра. Публика, особенно американцы, набавляет цену с большим азартом: вертлявый аукционист-доброволец надсаживается, чтобы привлечь покупателей и взвинтить цену. Витте и некоторые из наших наблюдали сегодня за аукционом, сидя в курительном салоне. Достали кипятку и заварили чай, который он везет с собой.