С. Ю. Витте

Еще до входа «Кайзера Вильгельма» в реку к нему приблизился пароход «Эмигрант» под русским и американским флагами; на нем были представители славянской колонии в Нью-Йорке. Пароход шел некоторое время рядом с нами, причем славяне кричали: «Ура, живио Витте» и пели национальные песни. Затем председатель славянского союза и два члена поднялись на «Кайзер» и представились Витте, сказавшему им несколько любезных слов. Одновременно пристал пароход с таможенными чиновниками и журналистами. Они вскоре отыскали Витте, гулявшего по палубе, и один из них произнес маленький приветственный спич, а затем стал задавать вопросы относительно предстоящих переговоров.

Согласно заранее принятому на такой случай решению наш посол заявил, что ввиду незнакомства с английским языком он просит своего товарища, профессора Мартенса, сделать заявление от его имени. Витте стоял в группе журналистов, прижатый ими к каютной рубке, рядом с ним – Плансон. Я пробрался поближе. В это время явился Мартенс и произнес, верней, прочитал приветствие к американскому народу. Это приветствие, заблаговременно составленное Витте, переведено было на английский язык Диллоном. Речь начиналась обращением к великой американской прессе, столь много способствовавшей прибытию русского уполномоченного в Америку. Затем выражалась надежда, что оба рыцарских народа – Россия и Япония – придут к лучшему знакомству и сближению. До тех пор, однако, должны быть выяснены условия мира, и только если они окажутся приемлемыми, Россия приступит к формальным переговорам. Вот текст этого приветствия.

«Господа, до сих пор, как вам известно, в подобных случаях было принято устанавливать предварительные основания мира до встречи уполномоченных, задача коих в том, чтобы прийти к соглашению относительно обсуждаемых вопросов.

Между тем тот факт, что его величество государь согласился отступить от этого старого дипломатического обычая и назначил делегацию для ознакомления с условиями храброго противника, является красноречивым доказательством дружеских чувств, которые он и его подданные продолжают питать к народу Соединенных Штатов.

Я говорю: продолжают питать, – ибо во все эпохи нашей истории традиционные отношения наши к великой республике были дружественны. А теперь я желал бы сказать и доказать вашему народу, живущему менее в прошлом, чем в настоящем и будущем, что искреннее желание государя и народа России – укрепить и далее узы дружбы, которые доныне существовали между двумя нациями. В силу этого искреннего желания его величество царь, отбросив всякие иные соображения, не колеблясь принял откровенное приглашение вашего первого гражданина и даровитого вождя.

И если бы моя миссия в некоторых отношениях оказалась непроизводительной и попытка найти общую основу для мирных переговоров в настоящую минуту не удалась, то это явное доказательство дружбы, данное его величеством царем и русским народом, все же останется как памятное событие, чреватое, надеюсь, глубокими благодетельными последствиями для великих народов Запада и Востока».

Речь вызвала рукоплескания и возгласы одобрения журналистов, которые продолжали толпиться около Витте, стараясь пожать ему руку. В это время один из них, державший газету, обратился к Витте с вопросом: «Здесь напечатано переданное вчера с „Кайзера Вильгельма“ по беспроволочному телеграфу известие о заявлении, будто бы сделанном вашим превосходительством корреспонденту „Нью-Йорк Херальда“, находящемуся на пароходе. Вы заявили, что опасаетесь, что переговоры с Японией прервутся через неделю, так как японские условия неприемлемы и их даже не придется обсуждать. Правда ли, что вами сделано такое заявление?»

Когда Мартенс перевел сказанное, Витте ответил, что он этого не говорил, и, уклоняясь от дальнейших расспросов, устремился на верхний мостик. В этот момент подскочил ехавший с нами корреспондент Мак-Келлох и дрожащим голосом обратился к нашему шефу с просьбой подтвердить, что напечатанное в газете было действительно сказано, иначе его сочтут лжецом.

Обратившись к Мак-Келлоху, Витте по-французски объяснил, что, говоря частным образом с журналистом, он не предполагал, что слова его будут переданы в форме сенсационного интервью по телеграфу, и что, как это ему ни неприятно, но он должен сказать, что такого категорического заявления он не делал. Затем, не слушая дальнейших объяснений растерянного журналиста, Витте поднялся наверх, а за ним последовали Мартенс и Плансон. Тогда Мак-Келлох обратился ко мне, говоря, что беседа, переданная им по телеграфу, действительно происходила. Я ответил, что в первый раз слышу об этом разговоре, но что если он происходил, то не следовало передавать его без разрешения по телеграфу, а тем более устраивать на пароходе столь странную очную ставку с американскими журналистами. Смущенный Мак-Келлох объяснил, что после беседы с Витте он говорил с Плансоном, который одобрил отправление телеграммы и ее содержание. Таким образом, оказалось, что промах был сделан Плансоном, решившим этим остроумным способом подготовить почву для переговоров.