С. Ю. Витте

Не было дня, чтобы кто-нибудь из «высших сфер» не приходил к Витте обучать его «государственному уму-разуму», и можно сказать, что драматическая сторона этого была в том, что всех их граф выслушивал и каждого из них как-то «обнадеживал».

Такова была обстановка, в которой творец Манифеста 17 октября всеми силами старался осуществить его вопреки многочисленным врагам и справа, и слева, в действительности никак не управляя событиями и еще меньше – Россией.

Мы берем старика Суворина и его «Новое время» «на абордаж»

<…> Было около семи часов вечера. На мой звонок дверь отворил почтенный человек лет шестидесяти, в черном, наглухо застегнутом сюртуке… На просьбу передать Алексею Сергеевичу мою карточку и желание его видеть почтенный человек ответил:

– Алексей Сергеевич спят…

– А когда же он проснется?… Быть может, я могу обождать?

– Мы спим, когда спится, и встаем, когда встается… Не извольте беспокоиться ожиданием… – и почтенный человек захлопнул дверь. Я знал, что старик Суворин проводит ночи в своем театре «Литературно-художественного о<бщест>ва», потом где-то ужинает в интимном кругу, перед выпуском №-pa газеты сидит в типографии, ложится спать на рассвете, встает на короткий завтрак и опять ложится спать до вечера.

На следующий день я повторил мой визит, но на полчаса позже. Повторилось то же. <…>

На третий день я явился ровно без четверти семь. Почтенный человек едва успел сделать свирепое лицо, как я его предупредил: «Не беспокойтесь, пожалуйста, Алексей Сергеевич спят-с, – сказал я ему в его тон, – я подожду здесь, на лестнице, когда они-с проснутся! А карточку все-таки передайте!»

Почтенный человек, несколько огорошенный, только вскинул на меня глаза и уже не захлопнул, как в предыдущие дни, дверь, а тихо притворил.

Минуты две спустя дверь снова открылась, и почтенный человек сухо, но вежливо пригласил: «Пожалуйте, просят!»

Я вошел в переднюю-приемную, довольно большую, где несколько наискосок от двери узкий проход, по одной стороне которого была длинная покатая стойка, сплошь уложенная журналами и книгами, вел куда-то в дальние комнаты. Я остановился у входа в этот проход… Немного спустя из двери направо от входа появился Алексей Сергеевич… Сухо сдержанный, но корректно вежливый… «Прошу вас, пожалуйте!..» И он указал мне на проход, предлагая войти первым. Ни я его, ни он меня до того в глаза не видели.<…>

Кабинет, куда меня ввел Алексей Сергеевич, представлял собою нечто экзотическое: пальмы, статуи и книги, неразрезанные журналы и опять книги. Не помню, была ли на стене какая-нибудь картина или гравюра.

– Прошу садиться, – пригласил меня Алексей Сергеевич, указывая на мягкое кресло сбоку от себя, усаживаясь перед своим письменным столом, повернувши свое кресло напротив меня…

– Я к вам, Алексей Сергеевич, из провинции, с поручением из Тулы через Москву, – сейчас же, не дав ему предложить какой-нибудь вопрос вроде обычного «Чем могу служить?», начал [я] мой разговор. – Сам-то я Алексинского уезда, земляк и почти сосед князя Львова, одного из возглавителей, правда, умеренных, революции… Но не к нему меня послали, а к вам, Алексей Сергеевич, – ведь мы там в Туле, да и в Москве, как я узнал проездом, – считаем вас идейным вождем, как бы новым Достоевским…

– Ну, помилуйте?.. Что вы!.. – прервал меня Алексей Сергеевич, – ну какой я там вождь, да еще и Достоевский… еще что скажете!..

– Там вы как хотите, Достоевский, не Достоевский, а вот все наши старшие каждый день ждут с нетерпением вашу газету и всё ищут, что говорит старик Суворин о событиях!.. А вы в ваших «маленьких письмах» и други<х> стать<ях>, например господина Меньшикова, браните правительство графа Витте и самого Витте и совсем ему не доверяете.

– Да как же его не бранить и как ему доверять, если мы все со дня на день ждем новое правительство…

– Какое? – спросил я.

– Какое же другое!.. Носарь-Хрусталёва…

– Что же, Алексей Сергеевич, вы полагаете, очевидно, что граф Витте не хочет или не может арестовать Хрусталёва и всю его банду, ведь это ничего другого не означает, как то, что Витте предает и Россию, и царя революции во главе с Хрусталёвым…

– Не хочет или не может, но я знаю только то, что когда я ухожу из дома, то я не уверен, вернусь ли я домой и не будут ли здесь сидеть люди Носаря…

– Глубокоуважаемый Алексей Сергеевич, прошу вас, не поставьте мне в вину, если со свойственной моим годам откровенностью спрошу вас: а не вы ли сами и ваша газета виновата в том, что граф Витте лишен той поддержки общественного мнения, от имени которого говорит «Новое время», вы лично и вся левая революционная печать, таким ревностным союзником которой являетесь вы сами, Алексей Сергеевич…

– Как же так? Как же так, – вдруг заволновался Алексей Сергеевич, – вы обвиняете меня и «Новое время» в союзничестве с левой печатью, чуть ли не с самим Носарёвым?