С. Ю. Витте

Третий мой визит у Суворина закончился после часового собеседования появлением госпожи Сувориной и приглашением «откушать с нами». Здесь я познакомился с Мих<аилом> Осиповичем Меньшиковым и возобновил знакомство с Михаилом Алексеевичем, фактическим редактором «Нового времени». Разговор за обедом касался больше литературных и театральных тем и только слегка, как бы между прочим, – всего того, о чем шла беседа в предыдущие дни. За обедом присутствовали еще дама и господин. Кто они, не знаю. Обед прошел довольно быстро: торопились в театр и пригласили меня. Я отказался, т. к. должен был заниматься с Казакевичем обзором заграничной прессы и изготовлением краткого ее содержания для графа, что делалось два раза в неделю…

Вечером состоялся обычный мой доклад у графа. Он был краток и касался больше других поручений, данных мне графом. Между прочим, «частного» моего визита к петербургскому митрополиту Антонию (Вадковскому в миру, если не ошибаюсь[229]) по важнейшему вопросу исключения ст<атьи> 6-й старой кодификации Основных законов, по которой «его императорское величество государь император и самодержец есть глава Российской Православной церкви» в новой кодификации этих законов. Вопрос этот был очень деликатный, как затрагивающий личность царя, и прежде, нежели он поступил на официальное обсуждение, его подготовляли с разных частных сторон, перед тем как обер-прокурор кн<язь> Оболенский смог испросить мнение его величества, вернее, разрешения, поставить этот вопрос в кодификационной комиссии. О разговоре последнем с Сувориным граф, выслушав меня, сказал: «Подождем… Увидим!»

Ждать пришлось недолго, а увидели нечто изумительное. Не далее как на следующий день в «Новом времени» появилась статья М. О. Меньшикова. Не помню точно ее заглавия, но содержание, несмотря на ее обширность, помню отлично, некоторую часть – до точности. Она начиналась большим вступлением на тему «разума истории» и о понимании происходящих эволюционных, исторических событий. Об ответственности тех, в чьих руках находятся судьбы народов и государств, о чрезвычайной трудности управления для верховной власти в критические эпохи и что Россия переживает именно такую эпоху. Счастлива та верховная власть, которая наделена Богом особым даром подбирать нужных ей сподвижников, и что история прошлого России может гордиться этим даром верховной власти, когда она ценила в людях их знание, опыт, ум и даже независимость их суждений… Подчеркивалось безлюдие, столь опасное в настоящее время. Слава Богу, Россия имеет Витте. И далее буквально следующее: «Понимают ли те, в чьих руках находятся исторические судьбы России, что жизненный вопрос России не в том, будет ли граф Витте князем Витте, а в том, чтобы дорожить им и не мешать ему исполнить его историческую роль, возложенную на него Богом и самой Россией»[230].

В девять утра с «Новым временем» в руках я вошел в кабинет графа… Он стоял у своего стола…

– Ваше сиятельство! – сказал я, плохо скрывая свое волнение, – нам недолго пришлось ждать… Читали?

И тут граф Витте, два дня тому назад заставивший финляндского генерал-губернатора ждать почти час в приемной, пока инструктировал меня для ответа Суворину, входя в каждую деталь, отойдя к окну и глядя на Неву, совершенно небрежно бросил: «Все это для меня не так важно!» – «Разумеется!.. Разумеется, ваше сиятельство, но это важно и очень важно для России и еще важнее для Царского Села…»

Граф круто повернулся от окна, пристально, на какую-то долю секунды остановил свой взгляд на мне и, подойдя к столу, крепко пожал мне руку и сказал: «Я очень благодарю вас, Алексей Александров<ич>».

Весь чиновный и газетный мир Петербурга был ошеломлен… Директор канцелярии Совета министров Н. И. Вуич, впоследствии сенатор, встретил меня выходящим из кабинета графа и, здороваясь, бросил с плохо скрываемой неприязнью по адресу «Нового времени»: «Как им не стыдно!» – на что я ответил: «Почему же им [должно] быть стыдно, если они, сознав свою ошибку, так великолепно ее исправляют?»

У Кюба граф Гендриков, тогда камер-юнкер, брат фрейл<ины> Анастасии, ближайшей к императрице Александре Федоровне, погибшей вместе со всей императорской семьей, довольно развязно спросил у Дмитриева-Мамонова: «Сколько Витте заплатил Суворину?»

Нужно ли говорить о том, как отозвались газеты на статью Меньшикова? Я знаю, что в тот же день старик Суворин звонил графу.

Однако больше всех злобствовали крайне правые, те, кому Манифест 17 октября стоял поперек горла.

Прилетел к графу князь Андроников, будущая креатура Распутина, доложить, какое великолепное впечатление произвела статья в «самых высоких сферах» (нужно было понимать: в великокняжеских).