С. Ю. Витте

– Как Россия? При чем тут Россия, из-за чего России воевать с Германией?

– Из-за Сербии и Польши.

– Сербия? Бог с ней, из-за этой чепухи мы воевать не стали бы, а Польша? Неужели наши болваны пошли на войну для того, чтобы уничтожить, наконец, Польшу?

– Нет, граф, для восстановления Польши. Россия объявила, что воюет, чтобы освободить поляков.

– Кладите меня немедленно обратно в могилу! В таком бедламе жить не хочу…

Очень скоро после этого разговора граф С. Ю. Витте действительно скончался.

В другой раз на тему о войне:

– Все как в угаре… Разве отдают себе отчет, что значит вести такую войну? Вот вы, у кого шьете себе ботинки?

– У Ситнова, – отвечаю, оторопев от неожиданности вопроса.

– Сколько платите?

– Двенадцать рублей.

– Будете платить 20, 40, 80, 200. Вот тогда поймете, что значит эта война. Есть у вас золотой десятирублевик?

Роюсь в кошельке:

– Нет, граф. Но есть пятирублевик.

– Давайте его сюда.

Взял в руку и передает мне обратно со словами:

– Смотрите, смотрите на него внимательно: больше никогда не увидите! Вот что значит эта война…

Он же, по поводу закона о немецких предприятиях:

– «Они» уговаривают меня: граф, признайте, что дважды два – пять. Ненадолго признайте, только на время войны. А потом дважды два опять будет четыре.

– Нет, – отвечаю, – никак согласиться не могу. Если на время войны признаю, что дважды два – пять, то после войны дважды два будут сапогами всмятку…

* * *

Из маленьких слабостей Витте: он стеснялся своего незнатного происхождения. И при всяком подходящем случае любил говорить, что его родной дядя – известный генерал Фадеев, а главное – что с материнской стороны он связан с семьей Долгоруких. Целая стена в его кабинете была увешана портретами князей Долгоруких.

Об этих своих «предках» он мог говорить часами, и нельзя было доставить ему большего удовольствия, как спросить, в каком он родстве с Михаилом Черниговским (из Долгоруких), умученным в Орде.

Витте немедленно устремлялся к портретной стене и начинал с увлечением объяснять генеалогию Долгоруких.

За столом Витте ел довольно непринужденно, нет-нет да и поможет себе пальцами. Вспомнив, с испугом взглянет на графиню Матильду Ивановну: та этого терпеть не могла и, если замечала «непринужденность» С. Ю., смотрела на него строго-престрого. Взгляд ее выражал:

– Граф, – ешь по-графски.

П. Л. Барк рассказывал мне о маленьком случае, характеризующем эту «непринужденность» Витте. У него был парадный завтрак с представителями дипломатического корпуса. Подали цыплят. Витте уплетал цыпленка и для удобства держал цыплячью ножку в руке. Он увлекся захватившей его темой и горячо что-то доказывал, размахивая цыпленком. Лакей, менявший в эту минуту тарелки, унес пустую тарелку Витте.

Кончив горячую речь, Витте с торжеством оглядел окружающих и хотел было положить обглоданную косточку на тарелку, – а тарелки нет. Не смутившись ни на секунду, он швырнул косточку под стол и как ни в чем не бывало продолжал беседу…

* * *

Витте не любил просьб. В хорошем настроении он сам шутил над этим своим свойством:

– Когда у меня просят содействия, я прежде всего даю сочувствие…

Руманов А. Штрихи к портретам: Витте, Распутин и другие // Новое русское слово. 1961. № 17576 (23 апреля); № 17583 (30 апреля); № 17682 (7 августа).

В. С. Нарышкина-Витте Воспоминания русской девочки Продолжение

Часть вторая. Граф Витте и его внук

Памяти того, кто вдохновил эти страницы.

В. Н.

I. Белый дом на Каменноостровском