С куклами к экватору

Джамини понравилась нам, но это не было бы достаточным основанием для рассказа о ней. Я хотел еще раз подчеркнуть, что такой танец для иностранца, видящего его впервые, немногим понятнее, чем индийская письменность. А между тем ни в том, ни в другом случае перед вами не произвольные каракули. Каждая черточка, каждое движение рук имеют свое назначение, и знаток легко переведет их вам на ваш язык, на ваш алфавит, а если кому-нибудь понадобится, то и на азбуку глухонемых. Если вы попросите Джамини продемонстрировать свои жесты медленно, порознь, вы поймете, что это не выдуманные, абстрактные знаки, но простые, очень человечные жесты, которые, собственно, понятны каждому ребенку. Да, вот так выглядит рыба! Да, так выглядят радостное изумление, страх, испуг. Но когда эти движения следуют непрерывно друг за другом, разобраться в них труднее, необходим навык. Так же, как если бы вы захотели принимать на слух передачу по азбуке Морзе во время быстрой работы телеграфного аппарата. Это возможно только при наличии практики.

Поэтому в следующий раз при встрече с экзотическим или вообще непривычным вам искусством не будьте нетерпеливы и не ворчите сразу, что это… нереалистично. Вспомните танцовщицу Джамини. Она обладала даром нормальной речи и все-таки иногда предпочитала лепет немых, прибегала для рассказа не к словам, а к иным средствам. От природы она была красива, благодаря многолетней тренировке научилась особенно грациозным движениям и все-таки не боялась делать отвратительные гримасы, если это было необходимо для ее рассказа. И, наконец, быстрота не волшебство, салонный фокусник не делает ничего сверхъестественного, просто движения его настолько быстры, что вы не успеваете уследить за ними. И художественное произведение вовсе не нереалистично или даже уродливо только потому, что последовательность знаков в нем такая, к которой мы не подготовлены упражнением или рассудком. Не осуждайте, сосредоточьтесь, смотрите получше, прослушайте новую симфонию во второй, в третий раз…

До свидания, Джамини, до свидания, танцы…

А теперь сосредоточимся на умирании, как сказал писецкий священник, сидя у ложа больного, говорившего только о том, как прекрасна погода, как очаровательно щебечут птицы. Сосредоточимся на окончании книги.

В чем ее главные грехи? Где только можно было, она отклонялась к танцующим девушкам и красивым статуям. Не позволить ли себе эту радость на прощание еще раз, поскольку вокруг Дели столько великих произведений искусства?

Мы отправились в Коджурахо. На аэродроме нас застал рассвет, пылала соседняя мечеть, озаренная красными рефлекторами. Сумрак просыпающегося города остался позади, мы поднялись над плоской местностью, пересеченной длинными тенями. Под нами на шоссе шагали верблюды, их спины сливались с цветом дороги и почти не были видны, и лишь их дрожащие тени тянулись через ближайшее поле.

Через час начали горбиться вершины гор, а после этого мы наконец мягко приземлились в Панне. Здесь мы сели в автобус и проехали еще сорок километров по пыльной дороге мимо охотничьего замка какого-то магараджи. На кого здесь охотились? Конечно на тигров.

Но мы жаждали другого — каменной плоти древних статуй, украшающих местные храмы. Не будем вдаваться в длинные описания, на это у нас нет времени, да и вопрос этот слишком таинственный и сложный. Храмы Коджурахо, воздвигнутые в десятом веке, принадлежат к числу индийских святилищ, особенно прославленных эротическим искусством. Портретами небесных танцовщиц с миндалевидными глазами, тонкими талиями, изящными бедрами, круглой грудью мы любовались и в других местах. Но на стенах этих храмов наряду с обаятельными солистками необозримое множество нежных парочек, целых групп людей, неприкрыто сосредоточенных на любви во всех ее возможных и невозможных, прямо-таки акробатических вариациях.

Проблема наготы в искусстве для нас тоже ненова. Мы касались ее в наших предыдущих записках о путешествии по Гватемале, когда хотели разобраться в том, почему в некоторые эпохи искусство обходилось без изображения обнаженной натуры, без всякого элемента эротики. Прямо бросается в глаза, как упорно индейцы майя на своих стелах восьмого столетия и мы сами на выставках периода первой пятилетки избегали подобных мотивов. А между тем другие эпохи любили эти темы. На индийских храмах интерес к ним был столь бурный, что европеец не найдет ничего подобного даже в не открытых для общественного обозрения собраниях находок в Помпеях. Причем римляне такими изображениями декорировали публичные дома, и их возбуждающие функции понятны. А в Коджурахо гораздо более смелыми статуями украшены открытые для всех храмы божьи, причем не какие-нибудь священные «отдельные кабинеты», а фасады. Это понять, очевидно, гораздо труднее.