Читаем С куклами к экватору полностью

С куклами к экватору

Здесь было все, что тысячи раз воспроизводилось в виде плоских и стереоскопических иллюстраций, что рисовали художники и воспевали поэты. И все-таки это выглядело совершенно иначе. Возникло ощущение воздуха, объема, осязаемой массы и трепещущего небесного света. При виде красивого ребенка у людей часто вырывается возглас: «Так бы и съел его!» Мысль о возможности применить такое каннибальское выражение по отношению к громадному зданию у меня возникла здесь впервые.

Тадж-Махал действительно так красив, что его хочется съесть. Он кажется воплощением мечты о чем — то бесконечно прекрасном, мечты, осуществленной в самых мельчайших подробностях. Шах-Джахана задумал его как мавзолей для своей любимой жены Мумтаз, и мастера воздвигли его из нуги, замороженных сливок, светлого шоколада, изюма, фисташек, сахарной глазури. Как только рассветает, солнце обливает все это теплой ванильной подливкой. Здание было вынуто из формы, оставившей на нем нежные извилины углублений, в которых вечно таятся тени турецкого лакомства — халвы. Стены нашпигованы драгоценными камнями-орешками, решетки возникли там, где птицы, лакомясь, проклевывали алебастровые стены…

Халва — метафора, напоминающая нам о том, что Тадж-Махал строили не индийские архитекторы, а художники мусульманского Ближнего Востока. Потому красота этого вдохновенного здания без статуй и эротики так не похожа на совершенно иную, индийскую красоту Коджурахо. Мы говорили до сих пор об архитекторах, не открывших тайны сводов и умевших обходиться без них, так как им не нужны были большие перекрытые помещения. Могольские архитекторы Тадж-Махала принесли эту тайну из Старого Света и виртуозно владели ею. Они предавались оргии сводов, хотя должны были построить лишь помещение для хранения маленького гроба женщины, а не здание для общественных собраний. В результате бедная Мумтаз, при жизни замученная четырнадцатью родами, лишилась покоя и после смерти: почти все посетители, забывая об уважении к смерти, кричат здесь «У-у-у!», чтобы послушать, как звучит эхо.

Раньше мы рассуждали о смысле таких построек, о том, кто за них платил. Здесь мы уже не задаем такого вопроса. Мы видели на лесах каменщиков, ремонтировавших здание, женщин с тяжелыми браслетами на ногах, которые камнем растирали на камне алебастр. Видели целые группы их подручных, в живописных одеждах ходивших взад и вперед с мисками песку на голове — одна наша тачка играючи заменила бы тридцать таких работников, но здесь она еще не изобретена, — все это видели, но не думали о трудностях и стоимости строительства.

Здание воздвиг властелин для своей супруги — то ли из любви, то ли по соображениям престижа, — на него было затрачено огромное количество рабочего времени, похищенного у производства более полезных вещей. Но оно создано. И оно прекрасно.

Я не говорю, что одобряю это. Но поскольку создание так прекрасно, не могу не склониться перед ним с глубоким уважением.

Это художественное произведение. Люди иногда делают больше, чем могут, и имеют право сделать, а когда это им удается, возникает чудо. Сколько труда, сколько рабочих часов, сколько скрытых страданий вправе мы затратить на создание чуда?

Январь 1960 г.