С куклами к экватору

Но что, если пропорция между числом создателей различных ценностей нарушалась? Если новые короли, вступая на трон, каждый раз говорили:

— То, что вы построили при моем предшественнике, неплохо. Но это пустяки по сравнению с тем великолепием, которое мы с вами создадим теперь, во время моего правления. Пошевеливайтесь!

Передышек не было. Большое строительство требует большой организации. И большой поспешности, ибо король хочет увидеть завершение своего замысла, а человеческую жизнь продлить невозможно. Законченное сооружение должно стать посмертным жилищем короля, обессмертить его. Поэтому — пошевеливайтесь!

Существует точка зрения, согласно которой замок Карлштейн в Чехии был построен всего за девять лет; это было большим достижением. Но что сказать, если Ангкор-Ват, неизмеримо более трудоемкий храм древних кхмеров, был воздвигнут за каких-нибудь тридцать лет? Для этого недостаточно было гениальности архитекторов, прекрасной организации и энтузиазма населения. Необходимы были жестокая деспотия, бич, беспощадная воля тирана, шагающая через трупы, превращающая людей в стадо. Без этого не могла быть воздвигнута Великая китайская стена, самая потрясающая из всех древних построек. Как-то, во время снежной вьюги, стоя на ней, я видел несколько десятков из тысяч ее километров, величественно подымающихся по горным склонам, на которые не мог бы взобраться танк. Ветер был настолько силен, что мне пришлось карабкаться на четвереньках, слезы замерзали на моих ресницах. И все-таки стена стояла и будет стоять еще тысячу лет. Непостижимо мощная, с казармами и с расположенными через одинаковые интервалы сторожевыми вышками, такая широкая наверху, что там могли бы разъехаться две повозки — крепостная стена вокруг всей Китайской империи, самое бессмысленное и самое большое из всех гигантских сооружений мира. Наверняка во время ее постройки не раз бывали такие вьюги. А потом, когда она была готова, дозорные не раз карабкались по ней с замерзшими на ресницах слезами. Сколько слез было из-за нее пролито? И кого она в конце концов спасла?

В Ангкоре жара, но люди от нее страдают не меньше, чем от мороза. Бороться с комарами, болотами и девственным лесом, ломать миллионы кубометров камня кирками, без динамита и орудий нашего времени, так же примитивно доставлять их на место, обтесывать, украшать каждый сантиметр поверхности рельефами и кружевной резьбой… От всего этого со временем угаснет любой патриотизм.

Постройку, может быть, и доведут до конца, но затраченные на нее усилия не будут возмещены полученным удовлетворением. Ангкорские короли перегнули палку: они перешагнули за пределы человеческих возможностей, и народ возмутился. Его перестало радовать то, что создавали строители. Не только потому, что храм его не кормил — он уже не грел сердца. Народ бросил его и ушел.

Ушел так же, как ушли — приблизительно в то же время — юкатанцы от своих излишне великолепных храмов в Чичен-Ице, как до того ушел от своих каменных драгоценностей народ из Копана и Квиригуа, из Боробудура и Лоро Джонгранга.

Но доведем до конца наше сравнение. Наши граждане горячо любят Национальный театр. Слепа ли их любовь? Будет ли она автоматически длиться вечно? Хорошо помню тридцатые годы, когда я приехал учиться в Прагу. Прогрессивная молодежь любила тогда театры Д34 и Освобожденный, это были ее театры. Не случайно Э. Ф. Буриан написал над своей сценой: «Нищие себе». Золотая часовня над Влтавой принадлежала другим. Какое дело было нам до вздохов сентиментальных мещан, наслаждавшихся ею? Если бы от нас зависело составление государственного бюджета, Национальный театр не получал бы тогда ни кроны, мы относились к нему с полным безразличием.

И все-таки в 1880 году этот театр действительно был детищем народа. Никакие жертвы не были слишком тяжелыми, никакой пожар не мог превратить его в руины. Любовь народа не слепа, чехи имели основания любить символ своей национальной самобытности, он обладал для них магической силой. Но если Национальный театр когда-нибудь снова забудет о своей функции, как это было, например, в тридцатых годах, ничто не спасет его, он опустеет. Ангкор был гораздо больше, а что от него осталось?

ПРЕКРАСНЫЕ КАМНИ

О, Ангкор!

Пожелания моих товарищей сбылись. Ангкор осчастливил нас камнями, прекрасными камнями, морем прекрасных камней и не одних только камней.

Мы неожиданно очутились в девственном лесу. Это был настоящий девственный тропический бор, обвитый веревками лиан, с целыми кустами зеленых паразитов на нижних частях ветвей, лес жаркий и высокий. Я мог наконец сказать своим друзьям: «Вот вы и у цели! Вы все время требовали настоящих джунглей, получайте их! Образец всех занавесов к «Волшебной флейте», всех картинок на школьных стенах и в книгах, формировавших нашу мечту о сказочной сцене, где разыгрывались приключения Маугли и Тарзана. Вот они перед вами, вслушивайтесь в их дыхание!»