С куклами к экватору

Выехав из Пном-Пеня на просторы Камбоджи, мы очутились в типичной Гватемале, в Китае, где угодно. Мы увидели жатву. Утомленные и все-таки веселые люди собирали урожай. Хотели вовремя убрать в амбары то, во что вложили много труда, чего долго ожидали. Любопытство заставляло их, особенно девушек, иногда подымать голову, они смущенно улыбались при виде наших фотоаппаратов, но тут же снова опускали головы и принимались вязать снопы. Так ли уж важно, что эти женщины были в развевавшихся пижамах из блестящей черной ткани? И что их руки сжимали колосья хлеба, а не риса или кукурузы?

Мы добрались до озера Тонле-Сап. На могучем металлическом плоту уместились четыре наших и еще несколько чужих автомобилей. На противоположном берегу подле пристани щебетал базар. Мексиканский, корейский, какой угодно. Сидя у небольших очагов на корточках, женщины варили, жарили, размешивали, лущили, месили… Это походило на детскую игру в магазин. Словно маленькие поварихи, которые варят траву, сдабривают ее мукой из толченого кирпича, пекут пирожки из земли, посыпанной сахаром из песочка, подают они на ладони свою горячую стряпню за такую мелкую монетку, что в городском ресторане ее даже не сочли бы деньгами.

Угодно блинчиков, похожих на «мароканки» — любимое пирожное пражских кондитеров? Но запечены в них не кусочки засахаренных фруктов, а то, что подвернулось под руку, — мохнатые рачки. А может, пожелаете кубики рисового желе, насаженные на щепочки, как эскимо? Кокосовые орехи, уже открытые, надрезанные — только пейте? А может, выберете из очаровательно сплетенных корзиночек или лукошек горсть самых разных рыбок, помидоров, огурцов, брусочков сахарного тростника? Охотнее всего вы, вероятно, захватили бы несколько очаровательных детишек, которых отцы везут тут на велосипедах в укрепленных позади седла плетеных кузовах. Но, увы! они не продаются.

Но вот чего в Мексике вы вообще не увидите, а в Китае увидите лишь изредка, это буддийские монахи. Часть населения Камбоджи — около восьмидесяти тысяч человек — постоянно живет в монастырях. Остальные тоже проводят там много времени, отбывая установленный срок служения богу. Им обривают головы и брови, они надевают шафрано-желтую тогу и по утрам просят подаяния, как все буддийские монахи. От этой обязанности не уклоняется даже сам премьер-министр.

Однажды — уже не впервые за время нашего путешествия — мы проехали мимо места, к счастью, уже становящегося редкостью: это была колония прокаженных. Ворота были открыты, никто их не охранял. Детишки вбегали в них и снова выбегали на шоссе.

А затем мы посетили другое место (число таких мест на свете также, к счастью, уменьшается): каучуковую плантацию старого колониального типа. Заразных больных там, вероятно, не было, но ворота хорошо охранялись. Колючая проволока, электрические изоляторы на столбах ограды… Об этом я должен рассказать подробнее.

Мы выступали вечером в красивом чистом городке Компонг-Чам. На спектакль, проходивший под открытым небом, было продано около двух тысяч билетов; жилось нам там очень хорошо, губернатор области замечательно принял нас. По нашей просьбе он протелефонировал в Чоп, чтобы нам предоставили возможность осмотреть находившуюся там французскую плантацию. К сожалению, оказалось, что телефонного разговора недостаточно.

В Чоп мы попали, переправившись на перевозе через огромный Меконг. Видели там рыбацкие деревушки; их хижины со стенами из тонких бамбуковых жердочек и всем добром стояли на плотах. А затем нас поглотил лес каучуковых деревьев.

Впрочем, лес неподходящее слово — слишком ласковое, теплое. Лес это больше, чем деревья. Если бы у нас его сажал даже самый расчетливый человек, заинтересованный только в дровах, он не стал бы мешать тому, чтобы к деревьям присоединилось множество других растений, мха, грибов, лишайников, чтобы среди них звучали голоса насекомых, птиц, животных… Нет, Чоп нельзя назвать лесом.

Судя по тишине, чистоте и порядку, вы могли бы скорее подумать, что очутились в огромной больнице. На плоской, красной земле торчат бесконечные, абсолютно ровные ряды серебристо-серых, пятнистых стволов с зелеными кронами. Вы едете на автомобиле, и к вам приближаются, открываются перед вами и исчезают все новые и новые аллеи, одинаковые, как зевки. На каждом стволе в одном и том же месте под косым надрезом одинаковый желобок с белой капелькой над одинаковой миской.

Чтобы человека охватила здесь тоска, нет надобности в особом предубеждении против империализма или в нелепом сентиментальном представлении, что деревья страдают и весь лес роняет белые слезы. Царит гнетущий полумрак, вечная тень, все расположено по линейке, дерево отстоит от дерева на самом выгодном расстоянии, ни сантиметром ближе или дальше, надрезы делают ни миллиметром выше или глубже, чем это выгодно, организация дела точная и жесткая: заботятся только о максимальной выгоде.