С любовью, Энтони

Оливия вынимает рукопись из коробки и кладет ее на колени, пытаясь еще хотя бы ненадолго удержать то, что ее переполняет, внутри себя; у нее такое чувство, что ее сейчас в самом деле разорвет на миллион окровавленных кусочков плоти и костей, если она не выскажет то, с чем сюда пришла. С кухни доносится гудение микроволновки; Бет хлопает дверцами шкафчиков, готовя какао. Ну вот, уже сейчас. Голова у Оливии идет кругом, живот крутит; так, должно быть, чувствует себя актер перед тем, как в первый раз выйти на сцену в премьере спектакля, или заключенный, приговоренный к высшей мере наказания, в утро своей казни, хотя на самом деле она не ощущает себя ни тем ни другим. В кухне пищит микроволновка. Бет возвращается в гостиную с еще одной голубой кружкой и нетерпеливой улыбкой.

— Мне просто не верится, что вы здесь с моей книгой. Я так нервничаю.

Она ставит кружку на кофейный столик перед Оливией и садится, вся подавшись вперед, само внимание, словно прилежная студентка.

— Ваша книга… — У Оливии перехватывает горло. Сердце у нее колотится о грудную клетку, как пленник, барабанящий в запертую дверь кулаками, требуя, чтобы его выпустили на волю. — Ваша книга… — делает она вторую попытку. — Как вы это написали?

— В каком смысле?

— Эта история… Это история моего сына.

— Да?

Бет вскидывает брови и склоняет голову набок, не до конца понимая, что происходит, но пока еще не начав тревожиться.

— Моего сына зовут Энтони, и у него был аутизм.

— О господи. — Ошеломленная, Бет ставит кружку на столик. — Это невероятно.

— Да.

— Это поразительное совпадение. Я даже не подозревала.

— Нет. Это не совпадение. Вы не просто написали историю про мальчика с аутизмом по имени Энтони. Вы написали про моего Энтони.

Бет сводит брови на переносице и ничего не говорит.

— Все подробности. Вы описали все в точности до мельчайших деталей. Барни, камешки, «Три поросенка». Он умер, когда ему было восемь, почти два года назад.

— Боже мой, Оливия, я очень вам сочувствую.

— Вы слышите его голос?

— Прошу прощения?

— Он с вами говорит? Словами?

Оливия проглатывает застрявший в горле комок и смаргивает слезы. Чего бы она только не отдала за то, чтобы услышать, как Энтони говорит.

— Я не очень понимаю, о чем вы меня спрашиваете.

— Я не знаю, как еще это выразить. Ваша книга — не вымысел. Это голос моего сына, — говорит Оливия, поднимая рукопись.

Бет неуверенно вглядывается в лицо гостьи, как будто ждет, что та сейчас объяснит ей, в чем соль анекдота, который она не до конца понимает.

Оливия молча смотрит на нее, дожидаясь ответа. В кухне жужжит холодильник, в камине шипят и потрескивают дрова. Оливия чувствует каждый свой взмах ресниц, каждую капельку воды, стекающую с мокрых волос ей за шиворот.

— Послушайте, я действительно очень вам сочувствую, но я не…

— Как вы это написали?

— Я не понимаю, что вы имеете в виду.

— Откуда вы узнали про аутизм? Вы знакомы с кем-то еще, у кого он есть?

— Нет. Но я читала про него…

— Вы не могли узнать все это, просто прочитав то, что про него пишут.

— И я наблюдала за детьми, у которых аутизм. Мне кажется, я обращала внимание на детей с аутизмом еще до того, как начала про него читать.

— Это все мой сын, — говорит Оливия, снова потрясая рукописью.

— Я очень вам сочувствую, Оливия. Я не знала, что у вас был сын по имени Энтони, у которого был аутизм. И не подозревала, что прошу вас прочитать вещь, которая настолько переплетается с вашей личной историей. Просто поразительно, что Энтони оказался так похож на вашего мальчика.

— Это голос моего сына. Я понимаю, что кажусь вам обезумевшей от горя матерью, которая хочет верить, что кто-то состоит в контакте с ее умершим сыном. Но я не сумасшедшая. Это мой Энтони, — говорит Оливия, перелистывая страницы.

Бет замечает красные чернила и розовый маркер, которыми сплошь исчеркана ее рукопись, и ее глаза расширяются.

— Простите. Я не знаю, что сказать, — произносит она.

— Я понимаю. Я понимаю, что напугала вас. Поверьте мне, я и сама напугана. Но никакого другого объяснения этому нет.

— Это случайное совпадение.

— Нет. Это мой сын, — упрямо повторяет Оливия, потирая верхний лист ладонью. Рука у нее дрожит.

— Послушайте, я вам сочувствую, я правда очень вам сочувствую. Но я не слышала никаких голосов. Эта книга основана на рассказе, который я написала много лет назад про мальчика, которого как-то раз видела на пляже. Он выкладывал на песке линию из камешков. А за последнее время я прочитала еще несколько книг об аутизме, которые каким-то образом наложились на мальчика из моего рассказа и того мальчика с пляжа, и я объединила их в этого персонажа. Честно.

Мальчик, выкладывающий на песке линию из камешков. Когда Энтони был маленьким, Оливия привозила его сюда, на Нантакет, на пляж Толстух и на Майакомет. Энтони и есть тот мальчик, который запомнился Бет, Оливия уверена в этом. Ее пробивает озноб.

— Я не знаю как и почему, но это мой сын руководил вами, когда вы писали эту историю. Она пришла не от вас. Она пришла через вас.