С любовью, верой и отвагой

Под Чехановом, на трёхдневном отдыхе, Надежде в первый день выпало быть дежурным по полку. Тут случилась большая неприятность: арестованные накануне за пьяную драку два улана сбежали ночью из-под стражи. До самого рассвета Надежда была на ногах. В девятом часу утра в штаб прибыл нарочный с пакетами, и вскоре её вызвал к себе полковой командир полковник Лопатин. Он держал в руках бумагу от варшавского военного коменданта.

   — Александров, я должен отправить вас в Варшаву, — сказал полковник. — И не просто так, а под конвоем...

   — Почему, ваше высокоблагородие?

   — Варшавский комендант сообщает, что против вас ведётся дознание...

   — Господи, да за что же это?! — воскликнула Надежда.

   — Год назад вы взяли под расписку у одного ростовщика на Маршалковской в долг двести червонцев и до сих пор не заплатили ни копейки.

   — Это — ошибка, — убеждённо сказала она.

   — Вы же были в Варшаве в октябре прошлого года...

   — Был. Однако денег ни у кого не брал, расписок не давал.

   — Охотно верю, поручик. — Лопатин ещё раз взглянул на бумагу. — Но есть приказ. Вам надо ехать немедленно. Возьмите с собой надёжного унтер-офицера из вашего эскадрона. Пусть он будет вроде конвоя, а в случае затруднений поможет вам...

Надежда поехала с Мелехом, который в конце 1813 года по её представлению был произведён унтер-офицеры. Проскакав за день более тридцати вёрст, они прибыли в столицу Польши вечером, явились к дежурному офицеру в штаб. Он долго и с удивлением читал предписание варшавского коменданта, затем сказал, что не может разобрать подпись чиновника, отправлявшего эту бумагу, и предложил поручику Александрову ждать утра, поселившись пока в трактире «Кухотска воля», где всегда останавливаются русские офицеры, приезжающие в штаб из полков.

В номере Надежда сняла сапоги и форменную куртку и легла на кровать. События сегодняшнего дня требовали объяснения, в них было что-то странное. Но что именно, распознать сейчас она не могла. Беспокойная ночь на дежурстве в полку, долгая дорога, волнения при разговоре в здешнем штабе не способствовали правильным размышлениям. Она послала Мелеха в лавку купить что-нибудь на ужин, а сама укрылась шинелью и задремала.

Подполковник Станкович явился ей как бы во сне. Она услышала звук открываемой двери, потом в комнате раздались чьи-то голоса, и человек в гусарском вицмундире с золотыми штаб-офицерскими эполетами дотронулся до её плеча:

   — Поручик Александров, где ваше предписание?

   — Здесь, ваше высокоблагородие! — Она вскочила на ноги и сунула руку во внутренний карман куртки за документами.

   — Почему вы опоздали? — строго спросил её Станкович.

   — Лошадь расковалась! — брякнула она первое, что пришло ей в голову, глядя на него во все глаза и не веря своему видению.

   — Хорошо. — Он повернулся к сопровождавшему его пехотному обер-офицеру. — Отметьте, прапорщик, это в сегодняшнем рапорте.

   — Слушаюсь, господин подполковник!

   — Продолжаем обход. — Станкович взял её бумаги и пошёл к двери. — А вам, поручик, придётся зайти ко мне через час. Мой номер — одиннадцатый, на втором этаже по коридору направо...

Он хотел отметить их встречу в лучшем ресторане. Надежда села в нанятый экипаж и поехала вместе с ним на Маршалковскую. По дороге, пользуясь темнотой ноябрьского вечера, они впервые поцеловались.

Её возлюбленный был таким же, как прежде, и... не таким. Он похудел, постарел. Виски у него серебрились сединой, на лбу темнел большой шрам, рассекая бровь на две части. Он много и оживлённо говорил, но иногда внезапно останавливался, взор его уходил в сторону и делался почти бессознательным. Надежда слушала весёлый рассказ Станковича о том, как ему удалось устроить её вызов в Варшаву, и в темноте сжимала его руку. Ей надо было снова привыкать к нему, большому, сильному, сидящему рядом.

В ресторане он упросил её выпить два бокала шампанского, и это было причиною того, что конец вечера Надежда помнила как-то неотчётливо. Хотя тревожиться не стоило. Мелеха она, щедро снабдив деньгами, ещё раньше отпустила на два дня гулять по Варшаве, а об их собственном ночлеге подумал подполковник Станкович. Из ресторана они приехали в какой-то дом на набережной Вислы, где не было ни души.

На руках он отнёс её в спальню. Но его горячие и настойчивые ласки не находили прежнего отклика. Закрыв глаза, Надежда неподвижно лежала на подушке. Впрочем, она была готова уступить его желанию, пусть это будет даже и через силу. Тем не менее гусар остановился:

   — Что с тобой, царица моя? Ты сегодня не хочешь?..

   — Не знаю, милый. — Она открыла глаза и едва коснулась пальцами его щеки. — Ужасная погода в Чеханове. Эти два негодяя удрали ровно в полночь, караул проспал... Дорогою мы с Мелехом сделали две остановки, но есть совсем не хотелось... А дежурный в штабе заморочил мне голову. Кто он такой, чтоб делать замечания фрунтовому офицеру...