С любовью, верой и отвагой

   — Развод? — Отец посмотрел на Надежду с недоумением. — Это все — столичные штучки. У нас не разводятся, сама знаешь. Хотя, верно, он был бы рад такому скандалу. Судейского чиновника только тронь. Дело закрутится живо. Иски, дознания, заседания. Он ославит и тебя и меня на всю Вятскую губернию. Нет, не советую с ним встречаться...

У Надежды не было причины не доверять отцу. Так в первый же день главная цель её поездки была достигнута. Она узнала о Чернове. Затем ей стало невыносимо скучно в родном городе. Сильные холода и метели мешали прогулкам. Встреча со старыми подругами не доставила радости. На первых порах Аннета Макарова, в замужестве Свечина, и Мария Михайлова, теперь уже невеста здешнего чиновника Попова, не знали, как им держаться с Надеждой — гусарским офицером. Освоившись, принялись задавать ей вопросы, по мнению Надежды совершенно бестактные.

Присутствие Евгении Васильевой за столом в качестве хозяйки дома каждый день тоже раздражало. Её полуграмотная речь, ухватки деревенской бабы — всё это так не подходило к их тихой семейной обители, где Надежда мечтала вновь очутиться после долгого своего отсутствия.

Потому на шестой день отпуска она объявила, что ей пора обратно в полк. Андрей Васильевич не стал удерживать старшую дочь. Её повозку загрузили разными домашними припасами, и она попрощалась с родными, сказав, что теперь будет здесь не скоро.

В Санкт-Петербурге Надежду ждал приказ о переводе из гусар в уланы, пособие за 1811 год в сумме пятисот рублей и подарок государя. Император пожаловал своему крестнику триста рублей на переезд в новый полк и обустройство там, а также шесть аршин отличного английского сукна на парадный мундир и серебряные вещи, нужные офицеру уланского полка: две пары эполет, китиш-витиш, лядунку с перевязью и шарф — всего на сто семьдесят восемь рублей и двенадцать с половиной копеек[57].

Согласно правилам, в Литовский полк она должна была приехать в новом, уланском, мундире, и Надежда заказала в столице у лучшего портного тёмно-синюю куртку с малиновыми лацканами, такого же цвета панталоны с малиновыми лампасами, четырёхугольную парадно-строевую шапку с белым суконным верхом. Многие предметы обмундирования и амуниции остались прежними: треугольная чёрная шляпа, походные рейтузы, зимняя шинель, портупея, с которой Надежда сняла ташку, сабля, где требовалось только поменять темляк. На лёгкой шинели ей переделали воротник: сняли белый, поставили тёмно-синий с малиновыми выпушками по краям.

В Мариупольский полк она прибыла весной 1811 года и уже форменным уланом. Надо было уладить кое-какие формальности, забрать все свои вещи, продать двух лошадей. Денщика корнету Александрову разрешили взять с собой в новый полк, и Зануденко, узнав, что должен расстаться с гусарским расшитым мундиром, чуть не заплакал от огорчения.

Майора Станковича на эскадронных квартирах Надежда не встретила. Он за три дня до этого уехал в штаб дивизии. Она справилась со всеми делами и решила выезжать в Домбровице, где находился штаб Литовского полка, в субботу. Поутру они с Зануденко погрузили в коляску походные сундуки и баулы. Надежда, завернувшись в лёгкую шинель, устроилась на сиденье, её денщик забрался к ямщику на облучок. Тройка, звеня колокольчиками, покатила по дороге.

На первой же станции она долго пила чай, разговаривала со смотрителем о погоде, о лошадях, о проезжающих. Только отъехали несколько вёрст, как сзади раздался громкий топот копыт. Коляску корнета Александрова догонял отряд в десять всадников с саблями наголо. Впереди скакал майор Станкович. Ямщик испугался, Зануденко удивился, а Надежда, встав на скамейку, с улыбкой наблюдала за приближением погони.

   — Корнет Александров! — крикнул ей Станкович и достал из-за перевязи толстый пакет с тремя сургучными печатями. — Вам надлежит вернуться на станцию для получения секретных документов!

На станции майор также легко устрашил этим пакетом смотрителя, завёл Надежду в горницу и крепко запер дверь изнутри.

   — Ты решила уехать, царица моя? — спросил он, не тратя драгоценного времени на приветствие. — Не поверила мне, что наша служба будет обычной?

   — Мы не сможем служить вместе, Михаил. Это — слишком тяжёлое испытание для нас обоих. А государь не простит мне нарушенной клятвы...

   — Значит, ты расстаёшься со мной навсегда?

   — Нет, я не хочу этого!

Снова она очутилась в его объятиях. Расстегнув уланскую куртку, он целовал ей шею и плечи, и оба они вздрагивали при малейшем шуме за дверью. Она торопливо рассказывала ему, как ездила в отпуск домой, узнавала о муже, о разводе с ним. По её словам выходило, что конец этого злополучного брака близок. Ей самой было непонятно, зачем она сейчас так обнадёживает своего возлюбленного, но слова вырывались сами. Он хотел их слышать, и она говорила.

Наконец Станкович отпустил её. Он поднял с пола шинель корнета Александрова, упавшую при их встрече, и накинул ей на плечи.

   — Ты будешь моей женой, — уверенно сказал майор, глядя ей прямо в глаза. — Будешь!