С любовью, верой и отвагой

Затем он достал из внутреннего кармана своего мундира плоскую коробочку со стальной застёжкой, открыл. Там лежали те самые старинные серебряные серёжки, которые она хотела примерить в день рокового их объяснения.

   — Это — мой первый свадебный подарок для тебя, царица моя. Никогда не забывай о нашей любви...

   — А секретные документы? — Она озабоченно взяла со стола толстый пакет с печатями. — Что там?

Он рассмеялся:

   — Чистые листы отличнейшей почтовой бумаги! Ты должна писать мне каждую неделю. А я буду ждать...

Часть четвёртая ДЕНЬ БОРОДИНА

1. ЛИТОВСКИЕ УЛАНЫ

Меня назначили в эскадрон к ротмистру

Подъямпольскому, прежнему сослуживцу

моему по Мариупольскому полку. Доброму

гению моему угодно было, чтоб и здесь

эскадронные товарищи мои были люди

образованные: Шварц, Чернявский, два брата

Торнези, отличные офицеры в полку по уму,

тону и воспитанию. Подъямпольский не дал

мне ещё никакого взвода...

Н. Дурова. Кавалерист-девица.

Происшествие в России. Ч. 1.

Перевод в другой полк

Качнулись красные древки пик, затрепетали в воздухе белые флюгера первого батальона. Это караул на улице городка Домбровице отсалютовал новому офицеру, подъехавшему к штабу Литовского уланского полка на коляске. Отвечая им, Надежда приложила два пальца правой руки к козырьку своей четырёхугольной шапки. Давно ли она сама ездила с такой пикой? Очень давно, совсем в другой жизни рядового Соколова. Но время то было хорошее. Время смелых поступков и больших ожиданий.

Её представление новому полковому командиру полковнику князю Вадбольскому было лишено сухой официальности. Иван Михайлович хорошо знал корнета Александрова по патрульной службе на польской границе летом 1810 года. Тогда Литовский полк стоял в Тернополе. Уланы и мариупольские гусары охраняли один и тот же участок. Там была операция по захвату большой группы беглых солдат-поляков, которые ушли в городок Броды под защиту польского коменданта. Комендант беглых не выдал, но в городок гусары корнета Александрова и эскадрон улан Вадбольского входили вместе.

Посмотрев её документы, полковник с удивлением сказал:

   — Я всегда полагал, корнет, что вам не более шестнадцати...

   — Увы, ваше высокоблагородие, мне пошёл уж двадцать первый год. — Надежда назвала тот возраст, который был указан в её офицерском формулярном списке. На самом деле ей исполнилось двадцать семь.

   — Как обманчива бывает внешность! — философски заметил Вадбольский. — Но вот вам предписание — ехать в эскадрон полковника Скорульского, штаб которого стоит в деревне Карпиловке...

Своего нового эскадронного командира Надежде увидеть было не суждено. Он по распоряжению генерала от кавалерии графа Беннигсена находился под судом и следствием, сидел в ордонанс-гаузе города Вильно. Но из полка исключён не был, чина своего не лишён и вернулся в строй в 1814 году, так и не получив судебного приговора. Эскадроном его имени всё это время командовал Пётр Подъямпольский, сначала штабс-ротмистр, затем — ротмистр.

Встреча с Подъямпольским получилась более сердечной, чем с полковым командиром. Всё же их связывала двухлетняя совместная служба в эскадроне Павлищева. Поручик Подъямпольский почти год назад, в марте 1810-го, перевёлся в литовские уланы, крепко поссорившись с командиром своего батальона князем Щербатовым. Здесь получил следующий чин штабс-ротмистра и затем фактически занял должность командира эскадрона.

   — Есть ли взвод для меня? — спросила его Надежда.

   — Пока нет, Александр. Но скоро будет. Корнет Волков уезжает на ординарцы в штаб корпуса.

   — Но он потом вернётся... — разочарованно сказала она.

   — Вернётся, да не ко мне! — отрезал Подъямпольский.

   — Отчего столь сурово, господин штабс-ротмистр?

   — Сам поймёшь. На учениях будешь ездить с его третьим взводом «в замке». Присмотрись получше...

Не так уж много времени потребовалось Надежде, чтобы разобраться в методах командования господина Волкова вверенным ему подразделением. По-настоящему командовал тут старший взводный унтер-офицер Малой, продувная бестия, как это сразу определила для себя Надежда. Зато его благородие был погружен душой и телом в совершенно иные заботы. Он много играл и иногда выигрывал в карты, был завсегдатаем лучшего трактира в Домбровице, где часто брал шампанское в долг. Также его очень хорошо знали в заведении мадам Соваж, в котором в поте лица своего работали девять девушек, по-всякому ублажая клиентов.