С Лубянки на фронт

«Руководители наркоматов НКВД, НКГБ, НКО и МИД оказались банкротами…

Сталин, его ближайшее окружение, Генеральный штаб… допустили крупнейший просчет в оценке военно-стратегической обстановки.

Тут имели место объективные и субъективные факторы:

— переоценка Сталиным его способности прогнозировать события;

— стремление ведущих стран Европы — Англии и Франции при поддержке США — отвести угрозу агрессии от своих стран и направить ее против СССР.

Наши предложения о заключении трехстороннего договора СССР, Англии и Франции были отвергнуты.

Но были и другие факторы, не получившие должного освещения, в их числе:

— неудовлетворительная организация информации Сталина;

— негативное влияние его ближайшего окружения, прежде всего членов Политбюро…»

«Ох, эта привычка чиновников заглядывать в рот начальству, а не смотреть со своими чистыми доводами честно этому начальству в глаза. Именно она, эта привычка, не раз приводила Русь к большим бедам, — рассуждал Михеев. — Сейчас не время робости — нужна такая правда, которая превращалась бы в истину и которую мы порой не желаем слушать.

Ибо только она делает нас свободными и сильными. Сейчас у нас существует одна правда — это мужественно и умно драться с жестоким врагом».

Думается, Михеев понимал абсурдность положения, когда не компетентный в военных вопросах человек стратегического уровня его подчиненный — младший лейтенант допрашивает генерала армии, участника шести войн, Героя Советского Союза, орденоносца. По его пониманию, его должны были допрашивать доки — на уровне начальника Генштаба Мерецкова или Главного военного прокурора Бочкова.

Но не будем преувеличивать значение и роль следователей — от них зависело не слишком много. Судилище готовилось в головах кремлевских партийных сидельцев.

Мерецков к этому времени тоже находился в тюрьме, арестованный на следующий день после начала войны по ложному обвинению в принадлежности к антисоветской военной организации. И.П. Уборевич ранее дал показания, что лично завербовал Мерецкова для борьбы со сталинским режимом.

Подлость Мехлиса заключалась еще в том, что он надеялся сломать арестом бывшего начальника Генштаба К.А. Мерецкова и таким образом получить дополнительные компрометирующие материалы на генерала армии Д.Г. Павлова. Но получился облом — Мерецков оказался Человеком с большой буквы.

«В сентябре 1941 года, — вспоминал Кирилл Афанасьевич Мерецков, — я получил новое назначение. Помню, как в связи с этим был вызван в кабинет Верховного главнокомандующего. И.В. Сталин стоял у карты и внимательно вглядывался в нее, затем повернулся в мою сторону, сделал несколько шагов навстречу и сказал:

— Здравствуйте, товарищ Мерецков! Как вы себя чувствуете?

— Здравствуйте, товарищ Сталин! Чувствую себя хорошо.

— Тяжело там было?

— Об этом не надо, товарищ Сталин. Прошу разъяснить боевое задание!

Сталин не спеша раскурил свою трубку, подошел к карте и спокойно стал знакомить меня с положением на СевероЗападном направлении…»

Мерецкову в НКВД и НКГБ было действительно нелегко, так как следователи, прошедшие школу тридцать седьмого года, еще не могли забыть методы физического воздействия на арестованных. Но его освободили — значит, что-то человеческое заговорило в них самих или в их начальниках. И Кирилл Афанасьевич всю войну провоюет с немцами, а потом отправится на Дальний Восток добивать японцев, беря реванш за поражение России в 1905 году.

Необходимо заметить, что широколицего белокурого генерала Мерецкова, арестованного на второй день войны — 23 июня 1941 года, — допрашивал руководитель НКГБ Всеволод Меркулов. По иронии судьбы до ареста они были друзьями. Когда же после последнего допроса с пристрастием и решением властей об освобождении Мерецкова привели в порядок и отправили на встречу с Меркуловым, военачальник сказал своему палачу, что после случившегося они больше не могут оставаться друзьями…

* * *

Но вернемся к Л.З. Мехлису.

Потом самонадеянный и жестокий Лев Захарович наломает дров, особенно став представителем Ставки Верховного Главнокомандования и на Крымском фронте. Это по его вине произойдет Керченская катастрофа 1942 года. Его постоянно сопровождала мания видеть везде врагов народа и вредителей. Не один десяток расстрельных списков он подписал на фронтах. Действия Мехлиса походили на трагические налеты Троцкого на командование частей в Гражданскую войну, только без присутствия личного карательного поезда.

В 1949 году, когда его, ставшего министром государственного контроля, предложили Сталину назначить руководителем одной из правительственных комиссий, хозяин Кремля ехидно улыбнулся и заметил:

«Да разве Мехлиса можно назначать на созидательные дела? Вот что-нибудь разрушить, разгромить, уничтожить — для этого он подходит».

Еще один парадокс вождя — получается, разрушителя он держал близко возле себя. Почему? Сейчас никто на этот вопрос не способен ответить…