С мечтой о Риме

И сопоставьте их с монетами современной еврозоны. У нас есть по крайней мере двенадцать различных типов монет евро, некоторые из них с головой, другие – без нее. У австрийцев изображен Моцарт, у люксембуржцев – великий герцог Анри, у ирландцев – арфа, у финнов – какие-то лебеди, у французов – дерево, символизирующее жизнь, у немцев – их бедный мутировавший орел и так далее.

Что же касается банкнот, у них вовсе отсутствуют национальные характеристики. Европейские лидеры не сумели выбрать ни одного человека для размещения на своих деньгах – конечно нет, – поэтому остановились на депрессивном наборе схематических архитектурных изображений мостов, арок, каналов, водоводов и тому подобного.

Моя мысль не заключается в том, что деньги несколько обесцениваются, когда они настолько унылы: у неяркого средства сбережения есть определенные преимущества.

Я лишь говорю, что контраст с Римом чрезвычайно разителен: у римских монет есть явное политическое послание, у монет евро оно безнадежно размыто.

Беда с единой европейской валютой в том, что ни один человек не понимает по-настоящему, кто несет за нее ответственность и, следовательно, в чьих интересах она пущена в оборот. Это может вызвать проблемы при наличии расхождений интересов стран (например, Германии и Италии), находящихся в единой валютной зоне.

И прежде всего дизайн монет евро означает, что у них нулевая политическая и пропагандистская ценность. «Чье это изображение и надпись?» – спрашивал Иисус про римскую монету. И, хотя всегда можно было найти деньги, на которых нет головы императора, в подавляющем большинстве случаев в римском мире, когда вы протягивали руку в ожидании уплаты, в вашей ладони оказывалось изображение Цезаря.

Монеты были крайне важны в вашей жизни, что подчеркивало значение Цезаря. Цезарь был всемогущ, и это поднимало ценность монеты.

Что же происходило, когда Цезарь был не совсем всемогущ? Что, если он терпел поражение? Или устраивал порой клоунаду?

Естественным следствием римской системы было обесценивание монет при обесценивании императора, и, если у денег была склонность к инфляции, император признавался неудачником.

Как говорил Эпиктет: «Чей имеет чекан этот сестерций? Траяна? Подавай. Нерона? Отбрось прочь, он негодный, гнилой» [61].

До сих пор мы изучали систему, созданную Августом, и то, как он исключительным образом сумел взять власть и централизовать ее благодаря институту императора. Мы также увидели, как эта власть распространялась по империи, каким образом и для чего происходила романизация, – надеюсь, мне удалось убедительно показать, что люди желали стать римлянами в такой мере, что нам далеко до них в нашем стремлении стать европейцами. Мы заметили, как гигантский успех римской системы послужил источником вдохновения для амбициозных людей и имитаторов во все последующие века. Но в нашем подсознании навсегда осталась память об ужасном поражении, нанесенном Вару Арминием, и мысль о варварах никогда не покидала нас. Мы восхищаемся устрашающей логикой Августа при создании системы, где он оказался в центре огромного невода империи, но в глубине сердца мы понимаем, что мало кто из его преемников сопоставим с ним по гениальности. Настало время, чтобы в заключительных главах, следуя великому Эдуарду Гиббону, мы установили важнейшие обстоятельства упадка и крушения Римской империи. Последствия этого потрясения до сих пор ощущают народы Земли, и помнить его они будут всегда.

Часть четвертая Что пошло не так?

XIII Христиане, варвары и варварские христиане

Римляне приносили быков в жертву своему императору – пока империя не стала христианской (Рельеф, изображающий приготовления к жертвоприношению. Камень. Римский скульптор, II век. Лувр, Париж, Франция, Lauros/Giraudon/Bridgeman Art Library)

Вот и пришло время расставания с нашими галльскими друзьями Лукко и Уилло. Мы помашем рукой для прощания с ними, спокойно романизирующимися в бане, или в уборной, или в амфитеатре. Мы пройдемся по оживленным улицам Нима, пока не окажемся у другого поразительного сооружения.

Это храм, стоящий на высокой платформе, он построен в стиле, характерном для века Августа: белый мрамор, коринфские колонны и широкий лестничный марш, ведущий от портика до земли. В наши дни по ступеням разносится эхо шлепающих сандалий туристов, приходящих полюбоваться этим прекрасно сохранившимся зданием с гармоничными пропорциями, известным как Мезон Карре.

Оно было построено нашим старым знакомым Марком Випсанием Агриппой около 20 года до н. э., и две тысячи лет назад по его ступеням стекала кровь…

Во дворе перед храмом юноши и девушки с венками и лентами в волосах распевают священные песни и машут руками в направлении зловещей сцены.