Если же нам суждено исчезнуть в фазе потепления, то многие виды, в первую очередь млекопитающие, сформируют себе тела поменьше. Эволюция небольших млекопитающих хорошо задокументирована применительно к последнему периоду необычайной жары на Земле. Тогда, например, появились миниатюрные лошадки{194}
. У естественного отбора не бывает причуд, он ведь вообще ничего не придумывает, но факт остается фактом: миниатюрные лошадки действительно существовали, они резвились под знойным солнцем былых эпох – и это самое причудливое, что я могу себе вообразить. Воздействие жары на размер тела можно также наблюдать и в недавнем прошлом, рассматривая те или иные отдельные виды. За последние 25 000 лет по размерам тела хомяков, обитающих в юго-западных пустынях, можно отслеживать климатические изменения. В жару их тела уменьшались, а когда становилось прохладнее, напротив, увеличивались{195}.Если наш уход спровоцирует обширную волну вымираний, то естественный отбор может радикально обновить мир, повозившись с клочками и обрывками, оставшимися в его распоряжении. В книге «Земля после нас»[24]
Ян Заласевич описывает сценарий, при котором вымирает большинство нынешних видов млекопитающих, а также представляет целую «линейку» новых млекопитающих, которые могли бы прийти на смену ушедшим{196}. Согласно его базовой посылке, с наибольшей вероятностью диверсифицироваться будут те животные, которые уже широко распространились, умеют жить без людей и окажутся в изоляции без нашего присутствия (то есть когда исчезнут лодки, самолеты, машины и прочие транспортные средства). Всем перечисленным критериям отвечают крысы – и потому будущее за крысами. Некоторые виды и популяции крыс сильно зависят от людей (и, следовательно, от нашего существования). Но есть и множество таких видов крыс, включая даже некоторые популяции тех, которые взаимодействуют с людьми, что зависят от нас не так уж и основательно; они вполне могли бы положить начало будущей фауне млекопитающих. Если дело пойдет именно так, то можно будет «представить себе широкое разнообразие грызунов, произошедших от наших сегодняшних крыс. ‹…› Их потомки могут иметь разные размеры и формы: одни будут меньше землероек, другие – размером со слонов и, как слоны, начнут пастись в лугах, третьи окажутся стремительными, сильными и смертоносными, как леопарды. В их число можно также включить – сугубо из любопытства и ради свободы выбора – парочку видов голых землекопов: эти будут жить в пещерах, изготавливать примитивные орудия из камня и одеваться в шкуры убитых и съеденных ими млекопитающих. В океане можно представить себе грызунов, похожих на тюленей, и охотящихся на них свирепых грызунов-убийц, гибких и гладких, как сегодняшние дельфины и вчерашние ихтиозавры»{197}.В дополнение к эволюционным сценариям, которые мы можем представить себе, исходя из конвергентных тенденций жизни, заманчиво поразмышлять и о тех вариациях, которые будут настолько особенными, что в данный момент вообще никак не просчитываются. Смогли бы мы представить себе слонов, если бы их не было на свете? Или, скажем, дятлов? Их уникальные черты (наличие хобота и клюв-долото) и образ жизни эволюционировали лишь однажды. Но подозреваю, что нам не хватит воображения нарисовать себе виды, которым будет благоприятствовать эволюция, но которые окажутся кардинально не похожи на все то, с чем мы прежде сталкивались. Когда художники пытаются изобразить такие виды, они нередко награждают животных дополнительными головами или ногами – как, скажем, Алексис Рокман или Иероним Босх. Иногда они объединяют черты разных живых организмов в одно целое (тигриные клыки плюс оленьи рога плюс заячьи уши плюс расщепленные копыта). В результате получаются либо мешанина, которая заведомо нежизнеспособна (многоголовые), либо слишком невероятные сочетания. Вместе с тем, скажем прямо, странновато смотрятся и некоторые виды, живущие на Земле рядом с нами. Возьмите, в частности, утконоса – у него утиный клюв, перепончатые лапы, ядовитые шпоры и еще куча странностей. Не зная о существовании утконоса, разве могли бы мы себе его представить?