С неба — в бой

Киселев взял охапку соломы и направился к костру. Я с четырьмя парашютистами последовал за ним. Вторая пятерка, прячась за штабелями кругляков, стала пробираться к шалашу, где находились остальные солдаты. Еще пятеро остались на месте, чтобы в случае необходимости прикрыть нас огнем.

Когда до гитлеровцев осталось не более десяти шагов, меня опередили бойцы Мальшин и Гришин. Они так неожиданно налетели на охранников, что те не успели даже пикнуть.

Другая наша группа забросала гранатами шалаш. Ни одному из фашистов спастись не удалось.

Забрав оружие, боеприпасы, лошадей, мы пошли той самой дорогой, по которой возили древесину на Ламу. Хотя Киселев и заверил, что путь этот не охраняется, на всякий случай я выслал вперед дозор.

Киселев рассказывал и показывал, где и что сооружается.

— Вон видите: что-то мигает справа. Там закладывают блиндаж. Туда мы должны были утром привезти бревна. Еще ничего не готово, а пулемет уже стоит.

— Расчет при нем? — спросил я.

— Сейчас только один дежурный солдат.

Лейтенант Касимов обратился ко мне:

— Такая вещичка нам бы пригодилась. Разрешите?..

Я взглянул на часы. Касимов поспешил заверить:

— Не беспокойтесь, товарищ майор, догоню.

— Ладно, — согласился я.

Касимов подал знак. Двое саней отделились от нашей колонны и, развернувшись, скрылись за поворотом…

Заканчивалась еще одна бессонная ночь. Я уже не помнил, какая по счету. Все мы продрогли и смертельно устали.

Прошло немало времени, а Касимова все не было. Я уже начал бранить себя за то, что отпустил его. Остановились и стали ждать, когда лейтенант вернется. Прошло около часа. Наконец послышались мягкие удары конских копыт и негромкий скрип полозьев. Еще через несколько минут лейтенант Касимов докладывал:

— Все в порядке! Оприходуйте трофеи наших войск!

Он показал на пулемет, цинковые коробки с патронами, винтовки, ящики с продовольствием.

В ночь на 18 декабря мы перешли по льду Ламу и остановились в лесу между Лотошино и Ново-Никольским.

Густой снег, поваливший вскоре, замел наши следы.

Часам к девяти нам удалось найти место стоянки десантников, заброшенных в этот район еще два месяца назад. Здесь и решили обосноваться. Лагерь очень напоминал юхновский. Даже землянки между деревьями такие же. Разница лишь в том, что тут они были прикрыты не ветвями и дерном, а завалены сугробами.

Начали с того, что выставили охрану, выслали дозорных и наблюдателей, подвижные патрули и засады, проложили контрольные лыжни, наметили входные и выходные ворота, то есть участки, где разрешалось входить в расположение отряда и выходить.

Подразделения разместили таким образом, чтобы в случае необходимости можно было занять круговую оборону.

Сразу же выслал несколько разведывательных групп. Им предстояло в течение суток, самое большее двух определить характер сооружений на Ламе, установить наименования частей, вышедших на оборонительный рубеж и сосредоточенных в ближайшем тылу.

Уже к исходу дня парашютисты добыли важные сведения. Однако передать их по назначению не удалось — подвела рация. Было обидно, что данные, добытые с большим трудом, а в некоторых случаях и ценой жизни, могут устареть и оказаться бесполезными. Я послал начальника нашего штаба лейтенанта Касимова в одно из подразделений, чтобы он при помощи имеющихся там радиосредств связался с фронтом.

Во второй половине этого же дня другая часть десантников разошлась по дорогам. Освобожденные на лесосеке военнопленные просили меня послать на задание и их. Я объяснил, что не могу этого сделать. Но если они организуют партизанский отряд, охотно помогу. Ребята ухватились за эту мысль. Командиром вновь созданной боевой единицы стал Киселев, комиссаром — сержант Бондаренко, начальником штаба — лейтенант Арсеньев. По предложению Николая Щербины отряд был назван «Волжский». Действовать ему предстояло на правом берегу верхней Волги, у самых ее истоков.

Для связи партизан с нашими войсками мы выделили им трех бойцов, знавших пароль на выход из вражеского тыла.

Встал вопрос: как быть с оружием? Можно ли его вручать людям, еще не принявшим партизанской присяги?

Я сказал:

— Все они присягали во время службы в Красной Армии. Пребывание в плену не освобождает их от данной клятвы.

Щербина не согласился со мной:

— Пусть для верности примут еще раз. Кашу маслом не испортишь.

На затерявшейся в густом лесу поляне, перед тремя кострами, бросавшими отблески на винтовки и автоматы, положенные на еловые ветви, выстроились недавние военнопленные.

У нас не было специально подготовленного текста клятвы, и поэтому бойцы отряда «Волжский» повторяли вслед за комиссаром Николаем Щербиной слова воинской присяги:

— «…Принимаю присягу и торжественно клянусь быть честным, храбрым, дисциплинированным, бдительным воином и до последнего дыхания быть преданным своему народу, своей Советской Родине и Советскому правительству…»

Пламя озаряло суровые лица партизан и десантников.

Каждый из нас вновь переживал те волнующие минуты, когда на полковом плацу или в гулком зале военного училища присягал на верность Родине…