С неба — в бой

— А вот у меня, — продолжал Руф Федорович, — сразу все не так пошло. Спрятав в сугробе парашют и один из вещевых мешков, направился к селению, чтобы разведать, есть ли там противник. Выбрался на проселок, не прошел и с полкилометра — услышал скрип снега. Остановился, пригляделся. В темноте заметил движущиеся силуэты вражеских солдат. Они тоже насторожились. Раздался окрик: «Хальт!» Мне оставалось одно — уходить. В ночи загремели винтовочные выстрелы, затарахтел ручной пулемет. Одна из пуль угодила в правую ногу. Я упал на колено. Поднявшись, почувствовал, что в валенок течет кровь. Свернул с дороги, пошел к реке. Выйдя на крутой берег, спрыгнул на лед и попал в полынью. С трудом выбрался, подался на другую сторону. Здесь меня начали покидать силы. Кое-как дополз до сарая, расположенного на краю какого-то выселка. Из-за реки послышалась сильная пальба. В небо полетели сигнальные и осветительные ракеты. По поднявшейся суматохе, по гулу заводимых моторов я понял, что неприятель готовится оставить село. Превозмогая острую боль, я открыл дверь строения, вошел в него и повалился на хранившееся там сено. Хотел снять валенок, но не смог.

Руф Демин сделал небольшую паузу, потянулся к графину с водой. Наполнив стакан, он тут же забыл о нем, вернулся к прерванному рассказу:

— Наступило утро, потом день… вечер и опять день…

На следующую ночь я вылез из своего убежища, намереваясь ползти в район действия нашего отряда. Нога сильно болела. Еле-еле дотащился до ближайшей деревни. Никого из парашютистов в ней не оказалось. Дальше двигаться не было сил. Решил немного отдохнуть. Нашел сеновал, пробрался в него и вскоре потерял сознание. Очнулся днем. Все тело разламывалось, голова пылала… Понял: никуда уйти не смогу. Одно меня утешало, что высадились мы всего в двадцати — тридцати километрах от линии фронта. Надеялся, вот-вот подойдут наши войска.

Отступавшие гитлеровцы начали жечь хранилища с сеном и зерном. Пламя поползло от одного строения к другому. Стало светло как днем. Запах горящей ржи щекотал ноздри. Едкий дым лез в легкие. Глядя в щели, я видел солдат с чадящими факелами, даже различал их лица. Хотелось вступить с фашистами в бой. Но удерживало то, что моя вылазка может толкнуть этих головорезов на крайнюю карательную меру — уничтожение всех жителей селения. Огонь все ближе подступал к моему укрытию. «Видно, придется сгореть живым, чтобы не сдаться в плен», — подумал я. Но на этот раз мне повезло. Сарай, в котором я находился, не подожгли. Он стоял немного на отшибе, и, может быть, немцы просто поленились идти к нему по глубокому снегу. В общем, мое пристанище уцелело.

— А знаешь, — снова перебил я Демина, — Бедрин еще с кем-то из ребят был в той деревушке, где ты скрывался, даже на сеновал тот заходил.

— Как же он меня не нашел?

— Ушел ты уже оттуда.

— А может быть, он не в том сарае побывал?

— Нет, именно в том. Вот посмотри, — я протянул Руфу лист бумаги, исписанный карандашом, — твой почерк? Бедрин нашел.

Демин почти выхватил записку из моих рук, внимательно всмотрелся в нее. Возвращая, сказал:

— Оказывается, десантная почта действует не хуже, чем полевая…

Строчки, сообщавшие о том, что произошло с Руфом Федоровичем потом, были слишком скупыми, и я попросил Демина вспомнить некоторые подробности. Собравшись с мыслями, он заговорил:

— Состояние мое было очень плохое. Часто терял сознание. Силы поддерживал пайком. Мучила жажда. Днем ел снег, ночью спускался в овраг. По дну его бежал небольшой ручей. Туда же за водой ходили и гитлеровцы. Я наблюдал за ними через щель. Однажды, захватив с собой финский нож, которым пробивал лед, я отправился к источнику рано утром. Когда полз обратно, услышал шаги. Что делать? Спрятался в кусты… Мимо прошел солдат. Был он в одном кителе, поверх пилотки женский платок. Пока он наполнял канистру, я подумал: «Вот бы мне такую штуку. Не нужно было бы каждый день сюда таскаться». Решил рискнуть. Возвращаясь, гитлеровец беспечно насвистывал. Мой белый халат надежно маскировал меня, и я отважился подтянуться к самой тропинке. Когда враг поравнялся со мной, я ударил его по ногам, потом навалился и всадил финку под лопатку. Отдышавшись, стащил труп вниз, засунул его под лед. Кровь на тропинке засыпал снегом и, толкая перед собой тяжелую канистру, направился к своему убежищу.

— Канистру, о которой ты говоришь, Иван Бедрин нашел, — сообщил я Демину. — В сене была зарыта.

Руф Федорович ничего не ответил. Он был во власти нахлынувших на него воспоминаний.