С неба — в бой

Врач, видя, что беседа принимает нежелательное направление, вежливо напомнил посетителям:

— Больной устал.

Англичанин поднялся со стула и стал для чего-то застегивать пуговицы халата.

— Верю в ваше скорое выздоровление. Надеюсь еще услышать про командира русских парашютистов. Честь имею, господин майор!

Гости ушли, а врач стал упрекать меня:

— Нельзя, дорогой, так напрямик, надо деликатнее, дипломатичнее. Неприятностей не оберешься. Все же союзники.

Пришлось успокоить врача:

— Не бойтесь, милый доктор. Правда есть правда. Так что разговор был правильный…

Я возвращаюсь в строй

Девять месяцев провел я в госпитале. И вот вновь на прифронтовом аэродроме. Когда отшумели вешние воды, а земля покрылась зеленым ковром и наступила пора цветения, я снова собирался испытать то, что пережил много лет назад, впервые прыгнув с парашютом. Я волновался. Еще бы! На этот раз мне предстояло впервые покинуть борт самолета после операции.

Врач опять попытался отговорить меня:

— Товарищ майор, повременили бы. Сказать по совести, вы и ходите-то — смотреть горько…

Я заговорил о погоде, благо эта тема для авиаторов всегда важна и актуальна.

Наконец с формальностями покончено, и мы в воздухе. Кто из нас, сидевших в самолете, больше переживал — я или новички — не знаю. Чтобы немного отвлечься, я ушел в кабину пилотов. Но и там не мог думать ни о чем другом, кроме приближающегося момента выброски. Ведь от того, как справлюсь с этой задачей, зависит мое будущее.

Отделение от машины, разумеется, не представляло никаких трудностей. Главное было в другом: сумею ли по всем правилам приземлиться? Врач, например, был уверен, что нет.

— Сломаете ноги, на себя пеняйте, — сказал он.

Загудела сирена. Я вышел в общую кабину. Один из десантников, сидевших поближе к двери, вытащил из кармана носовой платок и, улыбаясь, протянул мне.

— Это зачем, — спросил я. — Слезы утирать?

— Нет, — ответил боец, — когда будете приземляться, подстелите.

Я принял шутку:

— Спасибо, на земле верну.

По сигналу «Пошел!» первым бросился в дверной проем. Все шло нормально. Вот привычный рывок — и над головой наполненный купол. Ощущение такое, словно и не было долгого перерыва в тренировках.

Через некоторое время раскрыл запасной парашют. Подо мной — зеленое поле. Всмотрелся — увидел контуры капониров, где совсем еще недавно стояли бомбардировщики, перелетевшие на другой аэродром, поближе к фронту. Узнал землянки нашего нового отряда. По стелющемуся дымку безошибочно определил место полевой кухни.

По мере приближения к земле становился все более спокойным. Крепла уверенность, что все будет хорошо. Правда, не очень приятные ассоциации вызывала санитарная машина, стоявшая у кромки аэродрома.

На стометровой высоте развернулся куполом запасного парашюта в плоскость ветра. Когда до земли оставалось всего метров десять, подтянул внутренние лямки запасного парашюта, сблизил его купол с куполом главного. И тотчас же падение стало более медленным. В момент соприкосновения с землей подтянулся на лямках и устоял на ногах.

Это был мой тысяча сорок второй прыжок вообще и первый с того дня, когда врачи произнесли: «Ну, батенька, отрыгался».

Не передать сейчас того чувства, которое овладело мной в тот памятный день. Меня переполняло безмерное счастье: я снова возвратился в строй…

Глава шестая Пути расходятся

После операции мне довелось еще не раз прыгать с парашютом в тыл врага, выполнять сложные боевые задания, взаимодействовать с украинскими и белорусскими партизанами, дойти до Берлина, затем служить в пограничных войсках…

Обо всем этом можно было бы писать и писать. Но это уже связано с новыми местами, другими людьми. А мне хочется закончить рассказ о тех, вместе с кем в самое трудное время сражался с врагом на дальних и ближних подступах к Москве, поведать об их дальнейшей судьбе.

* * *

В августе 1943 года мне посчастливилось снова встретиться со старшиной Леодором Алексеевичем Карпеевым. Он был здоров, бодр и продолжал воевать. С месяц назад Карпеев со своей группой выбрасывался в юго-восточной части Белоруссии.

— Между прочим, с нами был и ваш бывший ординарец Василий Мальшин, — сказал он. — Подрывниками руководил.

— Ну и как он там себя показал? — заинтересовался я.

— С самой лучшей стороны. Жаль только, погиб он…

От Карпеева я узнал о последних днях своего боевого товарища.

Было это в июле 1943 года. Парашютисты действовали в треугольнике Гомель — Мозырь — Жлобин. Они уничтожали железнодорожные мосты, вражеские эшелоны, минировали шоссе. А однажды, пробравшись на расположенный недалеко от Гомеля аэродром, взорвали бензохранилище.

Возвращаясь с этого задания, десантники обнаружили старый склад бомб. Это было очень кстати, так как запасы взрывчатки у подрывников давно иссякли. В укрытии на берегу реки Сож Мальшин наладил выплавку тола.