С небом наперегонки (СИ)

И я, как ветр, коснусь стихов устами

К почившей неги восковому лбу

И, вдохновленный вещими дарами,

Хмельную сладость скорби воспою.

ИВАН ЦАРЕВИЧ, СЕРЫЙ ВОЛК

И СПЯЩАЯ ЦАРЕВНА.

(По мотивам Васнецова)

Дремучих пущ непроторенней дрема,

зерцалом доблести не тронутой, красы.

В силки оскалов волчьих верностью ведома,

осилит слова сталь клыкастую несыть.

Хлещи жесточе, пущ дремучих дебри

полет любви развенчивает пуще пусть -

оседлан бег, и поцелуй победно

венчает откровеньем пусть невинность уст.

Кощунно ощетинивших загривок,

угроз загробных ворох смерчем гнева - сгреб,

в ушах полета свист, плечом игриво

красу укрыл, порыву ветра меч вручен.

Р А З Б Е Г

Чем искупить рассвета безвозвратность,

Его мгновенно убывающую новь,

Где каждый лист - последний взблеск - напрасность,

И впереди (не навсегда ль?) забвенья ночь?

Я жил с разбега, вечно на рассвете!

Да вечно ли? Ведь вот с разбега - да в закат!

И где же он, любви попутный ветер?

И где глаза твои, что верностью горят?

Ну что ж, пускай вся в ссадинах судьбина,

Пускай я белою вороною мечусь,

О юный свет, нетленный и любимый,

К тебе, прибежище надежд моих, вернусь.

Закат и ночь - предвестники рассвета,

Сквозь темень, словно сквозь чащобу, напролом,

Наветов по лицу пусть хлещут ветви,

Пусть хлещет кровь стиха, чтоб звезды пробрало!

ЧУДО ТЫСЯЧА

ПЕРВОЙ НОЧИ

Под паранджой пустынных миражей

в круженье толи гурий, толь барханов

виденьем волн неведомых морей

манят чудес небесных караваны.

Возносится сказитель птицей Рух,

вплетая упования Синдбада

в загадочную вязь - полет - восторг? - испуг? -

оазис сна средь зноя прозябанья.

Велик Аллах, пославший беднякам,

прозреньем опечаленного, принца, -

скорбящих утешающий, Аллах

в поденщики послал калифа сына.

Поэта низвергай и возноси,

божественное откровение касыды,

сошедшей к нам в одеждах простоты

премудростью Гаруна аль Рашида.

Спустивший до последнего гроша

наследство, лет отцовских расточитель,

смирись, в хуле повинные уста

к Аллаху обрати молитвой чистой.

Кристалл невинных глаз Али-Бабы! -

и всем невинным, чистым сердцем зримо:

злодейством скрыта благодать скалы,

бессилен пред мечтой запор Сим Сима!

ЗАУПОКОЙНАЯ

АРТЮРУ РЕМБО

1. Что виделось...

Когда, влеком теченьем торных троп Европы,

в даль вдохновенья ты хмельного уплывал,

о Франции, в груди храня ее некрополь,

оглядываясь, ты тогда уж тосковал?

Соль слез, обиды горечь, бред опал бессонных

за буйство приняв беспредельности морской,

парит Поэт, как с якоря, с печали сорван,

в Поэме океана пьяным кораблем.

Как для детей плоть яблок терпко-кислых, сладок

изгнанья дикий мед отверженцу тоски

академически содеянного лада,

хронометрами зарифмованных витийств.

Столичное ученейшее твердолобье !

О хладость аксиом, как о подножья скал,

божественных наитий штормовые волны

утопленник грамматик лишь не разбивал.

Свободный, весь в мечтах, надеждами одетый! -

кто б в этом чуде юности узнал,

как из глубин, в наживе тонущего, века

погибшего Поэта остов выплывал:

белей Офелии из чернокнижья Африк,

предсмертье торопя хладеющим челом,

чужбин, опал, болезней, голода избранник,

столиц, страниц, паркетов, сытости изгой,

безвременью заложник вечности предъявлен -

эпохе, святостью признавшей только плоть,

мощей окостеневших этих оправданье

зачем? - не поперхнется, не подавится, сожрет!..

Гурманствующей публике бывает пресен,

пикантной пряностью разврата подслащен,

бульварный корм кровосмешенья муз и прессы, -

голодной гибелью Поэта приперчен,

тогда желудка рейтинг, аппетита идол,

адюльтера интимней, фаллосом растет,

и говорят, от этого растет либидо -

не зря в приправе тлен Поэта истолчен!

А впрочем, пусть его - пускай себе растет...

2. ... и чем дышалось.

Наливом наивности, шалостью детской,

ручонки раскинув шагов с десяти -

лови амфибрахия звонкое действо!..

Откройтесь - свежайшие брызги души

не жалят, все буйства, неистовства все хороши,

пока не смешны подоплекой монетной -

о верность руки робингудовой мести,

стрелою в стрелу рифм разящая меткость ,

любви тетиву теребить лишь спеши!..

О ритма отмашка, остер наконечник,

пожертвуют фразам отточенность карандаши -

в молве так сгорают предвестий кометы,

на миг озаряя невинность глуши

рассветом

неясных

знамений

примет... -

Меж грядок спаржи,

как меж строф рядами,

Ты, мальчик непослушный,

так мечтал

Слов солнце

между нами расточать,

Из-под родного крова убегая?..

Нательным крестиком

хранима,

судьбы стезя

Змеей свернулась,

грудь изныла,

и выть нельзя...

А только петь!

А только петь?..

Когда до самых жгучих облаков унынья

хулы самум (уж жизни остов занесен), -

о нет, я не прошу прошенья, я невинен! -

и каждый возглас, каждый вздох, и каждый стон

песком злорадного ехидства занесен:

плети стихов (мы - зависти и сплетен) паутину...

Завидую, глас вопиющего в пустыне! -

слепой надрывности пророческой твоей

в ответ сочувственные блики миражей

хоть мельком

среди зноя

родниково стынут!..

На высшей ноте неприкаянности волчьей

я, вдохновенья полнолуньем вознесен,

в стяжательства разменно-мутном средоточье,

в подмигиваньях блеска золотых тельцов,

Парнасской лихорадки ритмом прокаженный,

со своевольной калатушкой диких рифм -

к цифири не сведенной речи лепрозорий -

о нет, о нет, я не прошу меня любить! -