С палаткой по Африке

Вооружившись биноклем и кинокамерой, я с раннего утра высматривал гостей с веранды нашей хижины, откуда открывался вид вдаль. В стене облаков время от времени появлялись бреши, и тогда массив обоих братьев Килиманджаро преграждал горизонт. Глубокие «шрамы» и сейчас напоминают о последних извержениях потухшего вулкана.

Со стороны одного из водопоев послышался громкий визг. Оттуда шли гиены. К месту свидания явились газели Гранта и газели Томсона, более стройные и красивые, чем наши козули. Не удивительно, что газель полюбилась поэтам Востока, что в древнем Египте ее разводили в неволе и посвящали Изиде. Как проигрывает по сравнению с ней большой и неуклюжий вилдебеест буров, более известный под названием гну! Словно, создавая это животное, природа колебалась, сделать ли его антилопой, лошадью или даже коровой.

После полудня я повез своих спутников в крааль масаи, в области которых расположен парк Амбосели. Неподалеку от крааля лежали четыре льва — сначала мы их за деревьями не заметили. Пока мы снимали этот квартет, Ници прошептала:

— Львы, как видно, затеяли пирушку.

В ее голосе чувствовалось волнение. Внимательно оглядев местность, я насчитал целую дюжину хищников.

Мимо пронеслась пара газелей Томсона.

Это была одна из тех минут, когда кажется, что долина вдруг ожила.

Но масаи, разумеется невольно, испортили мне день рождения. Они погнали стадо вниз к болоту и распугали зверей. На светло-голубом фоне силуэта Килиманджаро выступали теперь только массивные очертания двух слонов.

— Домой? — спросил я.

Когда-нибудь ведь надо было уезжать и из Амбосели, и вообще из Африки.

В пути нам попался холм с геодезической вышкой. Полагаясь на свою машину, мы рискнули въехать на его вершину.

По другую сторону видневшегося внизу болота паслись слоны.

Возможно, это было то самое стадо, которое я видел накануне. Вот от него отделился самец — видимо, очень старое животное с тяжелыми бивнями и массивным корпусом — и понюхал воздух.

— Селемани… — произнес я вновь, опустил бинокль и, повернувшись в сторону племянницы, крикнул ей.

— Пора. Надо ехать домой.

* * *

Последний день в заповеднике близился к концу. Мы поужинали на веранде. Равнину быстро поглотил мрак. Через несколько минут должен был начаться ночной концерт. Раздался такой звук, точно вдали пилили дрова.

— Вероятно, леопард.

Громкий визг возвестил, что неподалеку находятся гиены. Пронзительными голосами ругались павианы, или нугу, как зовут их в этих местах. Они всегда подымают крик, когда чуют близость леопарда. Кто-то залаял…

— Собаки? — спросила Ници.

— Нет, как ни странно, это зебры.

Мы прислушались к ночным звукам. Все чувства были напряжены, хотя только слух мог подсказать, кто именно из зверей пришел проститься с нами.

Меня напугал чей-то легкий зевок. Затем послышался шорох, он усилился и внезапно затих в нескольких десятках метров от нас.

— Лев, — прошептал я.

Стон, еще стон. Царь зверей любит постонать, когда он себя хорошо чувствует.

Между нами и львом не было решетки. Только ряд камней указывал посетителям парка Амбосели границу между лагерем и дикими дебрями. Трудно было предположить, что лев станет с ней считаться. Затем раздался шелест: очевидно, лев находился теперь в высокой траве, а значит, снова отдалился от нас. Ници и я направили на прилегающий участок сильные фонари. Несколько раз нам показалось, что в освещенной полосе блеснули глаза хищника. Уверенности, однако, не было, Кругом царила тишина, пугающая тишина…

И вдруг во мраке раздался рев, заставивший нас содрогнуться.

Вероятно, лев только что задрал добычу и возвещал родичам о своей победе. Издалека до нас донеслось эхо: оно прозвучало для меня как прощальный привет великой степи.

— Дядя Ганс, кто такой или что такое Селемани? — спросила Ници, после того как умолк лев и мы несколько минут настороженно внимали голосу ночи.

— Селемани?

Она, значит, слышала, мой возглас на холме с геодезической вышкой.

— Сегодня, увидев старого слона, ты произнес одно это слово. Мне показалось, словно ты… едва ли это возможно…

— Словно что? — полюбопытствовал я.

— Словно ты узнал это животное.

— Да, — сказал я после некоторого раздумья. — Это было поразительно. Мне показалось, что я узнал слона, который полстолетия назад был известен всем, кто охотился в Восточной Африке на крупную дичь, хотя лишь немногим, подобно мне, довелось столкнуться с ним вплотную.

В то время он был уже настолько стар, что превратился как бы в живой символ рода слонов. Охотники знали о нем так же много, как любители книг о герое популярного романа. Многие охотились за Селемани, многие стреляли в него. Может быть, некоторые и попадали в слона, но уложить его никому не удалось.

Не удалось это и мне много лет назад в верхнем течении Руахц…

Мы вышли из лагеря рано утром, на траве еще лежала роса, когда мы набрели на след двух слонов — очень старого и молодого.

— Селемани! Бейте его! — вскричал наш проводник скорее от испуга, чем от неожиданности, во всяком случае гораздо громче, чем следовало бы. Ведь этот возглас мог предупредить толстокожих.