С палаткой по Африке

Найроби — современный город, разросшийся накануне второй мировой войны. Еще несколько десятилетий назад на его улицах бродили дикие животные. Английские колонисты, жившие тогда в бараках из гофрированного железа, чтобы не прибегать к услугам мясников, нередко стреляли дичь прямо с порога дома. В городе еще и сейчас попадаются антилопы, они находятся под защитой всего населения. При нас в Найроби появилась львица. Она, очевидно, заблудилась, и ее застрелили. Визиты из дебрей вполне естественны, ведь Королевский национальный парк тянется до самой городской черты.

К достопримечательностям заповедника относятся (или относились) собакоголовые обезьяны, живущие стадами на земле. Своим названием они обязаны форме головы. Однажды сотни представителей этой разновидности павианов появились в городе. Они грабили фруктовые и продовольственные магазины, врывались в кухни, опустошали сады, обкрадывали посетителей, обедавших в ресторанах. Пришлось организовать отстрел этих животных.

За пределами нескольких улиц, вроде Деламир-авеню или Говернментроуд, где задают тон европейцы, в Найроби царит неописуемое смешение рас и костюмов.

Перекинув через плечо козью шкуру и размалевав лицо глиной цвета охры, гордо выступают масаи. Неоднократно чиненная европейская одежда, купленная в магазине готового платья, покрывает тощие тела кикуйю, осевших в городе. Их соплеменники, приехавшие из сельских районов, еще носят в ушах деревянные или железные гвоздики; более юные представители того же племени, стоящие ближе к «цивилизации», чем их отцы, поотрезали отвисшие мочки ушей.

* * *

В Найроби меня отговаривали от поездки па озеро Амбосели и к горе Килиманджаро, так как в сухой сезон состояние ведущих туда дорог столь же плачевно, как после первых потоков дождя. Но мне хотелось выразить почтение единственной на материке горе высотой б тысяч метров с ее покрытой снегами двойной вершиной и посетить один из самых молодых и самых прелестных заповедников Восточной Африки. Гора лежит уже на территории Танганьики, а рай для зверей примыкает к ее границе.

У маленькой деревушки Султан-Хамид мы свернули с шоссе. После этого несколько минут автомобиль катился словно по ковру, а затем начались толчки и тычки, скрип и треск. Дорогу покрывал полутораметровый слой тонкого коричневого песка из выветривающейся лавы. Тучи этой пыли крутились спереди, сзади, по обе стороны от нас. Через несколько километров мы застряли.

— Твоя Африка, твои дороги, — насмехалась Ници, которая вела машину почти вслепую. Она то пыталась на бешеной скорости проскочить сквозь окутывавшую нас завесу песка, то покорно плелась, стараясь поднять как можно меньше частиц вещества, некогда выброшенного из глубин огнедышащих гор, а затем остывшего и рассыпавшегося.

— Надо было ехать верхом, — сказал я племяннице. — В прежние времена, когда торопились, садились на лошадь. А мы, к сожалению, всегда торопимся. Герман фон Висман — первый исследователь, который пересек Экваториальную Африку с запада на восток, — ездил на муле. Но это дано не всякому, ибо шкура мула (в отличие от лошади и осла) двигается на теле животного, а с ней вместе — и седло. Я лично впервые использовал на обширных территориях Африки другое средство передвижения — велосипед — и объездил на нем значительную часть дебрей Западной Африки, где до меня не бывали европейцы.

Когда я въезжал на стальном коне в деревню, расположенную в глубине Либерии, меня там принимали за какое-то сказочное белое животное. Но в Европе к моим восторженным описаниям поездок на велосипеде по африканским лесам отнеслись так же, как в портовых кабачках Гамбурга относятся к болтовне старых капитанов об их плаваниях.

Между тем нет ни одного транспортного средства, которое требовало бы такого несложного ухода. Даже самая яростная муха цеце не в силах повредить велосипеду, ему страшны только колючки, вызывающие проколы шин. Протоптанные в лесах коренными жителями тропы, по которым передвигаются караваны носильщиков, служат великолепными дорогами для велосипедов. Встречного движения опасаться не приходится. Правда, велосипедисту приходится туго, если он попадает на участок тропы, по которому в сезон дождей прошло стадо слонов. Высыхая, земля сохраняет их следы.

— Но какими бы средствами передвижения мы ни пользовались, все они оказывались непригодны в сезон дождей, — закончил я свой рассказ.

— Неужели может быть нечто худшее, чем эта движущаяся распыленная лава? — спросила Ници.

Ници еще не сталкивалась вплотную с водной стихией и не считала ее опасной, мне же пришлось в свое время под тропическими ливнями пробиваться с четырьмя автомашинами через всю Анголу к побережью.

— Остановись-ка на минутку! — ответил я. — Мне хочется поблагодарить красный зыбучий песок за то, что он сухой, а не мокрый.

— Ну и идеи приходят тебе в голову! — засмеялась Ници.

Мы подождали, пока пыль несколько улеглась, и вышли из машины.