С паном Беганеком по Эфиопии

Судите сами, что можно было на это ответить. Разве еще посмеяться. Но наше нынешнее положение не располагало к смеху. Я замерз, промок и не мог подумать без ужаса о том, что будет с Павлом, когда он узнает о покупке этой дурацкой шаммы. Шутка сказать— четыре доллара! Да еще плата за такси… Нет, мне было совсем не до смеха.

Вскоре выяснилось, что за проезд до отеля мы должны ровно столько же, сколько стоила разорванная шамма, — четыре доллара. Это показалось мне баснословно дорого, но водитель был так услужлив, что я счел неудобным торговаться.

— В этом городе все стоит четыре доллара. Что за страна! Что за люди! — жаловался измученный референт. — Я должен заплатить половину. Опять придется выбросить два доллара! После этого у меня останется всего четыре. О господи, что скажет Павел! Нам ведь должно было хватить этих денег на все время!

И пан Беганек с ужасным стоном схватился за живот.

— Зачем только я приехал в эту несчастную Эфиопию? Все из-за вас. Если бы не вы, сидел бы я сейчас на солнышке в кофейне Гроппи, в саду, и изучал Эфиопию по книжкам. И приятнее, и дешевле, и без этого чертова дождя. Ой-ой, мой живот! Скажите этому жулику, пусть едет потише, скользко, не хватало нам еще попасть в аварию…

После нескольких минут бешеной гонки автомобиль остановился около отеля. Я помог выйти моему страдающему другу и провел его под руку через ярко освещенный холл. По-видимому, мы представляли чрезвычайно жалкое зрелище, потому что наше появление вызвало настоящую сенсацию среди отдыхавших там иностранных специалистов.

Когда мы добрались наконец до своего номера, я стал упрекать пана Беганека за то, что он прикидывается больным и делает из меня посмешище для всего отеля. Но референт, кажется, не притворялся. Только сейчас я увидел, что он действительно выглядит нездоровым. Беганек лежал бледный как смерть, с отсутствующим взглядом, не обращая внимания на мои упреки и не желая слышать о том, что необходимо переодеться. Как пришел, в мокрой одежде, так и повалился на постель и, держась за живот, стонал так жалобно, будто через минуту ему предстояло умереть.

Я забеспокоился всерьез. Чего доброго, этот недотепа и вправду умрет! Что с ним такое? Тиф? Желтая лихорадка? Холера? Всем известно, что в Эфиопии встречаются самые страшные болезни. А может быть, это ультрафиолетовые лучи, о которых говорил француз? Такая беда, да еще в самом начале путешествия! Нет, не везет нам в Эфиопии, решительно не везет. И вдруг меня осенило.

— Пан Альбин, — спросил я с надеждой, — может быть, вы просто объелись бесплатными закусками в буфете?

Пан Беганек на минуту перестал умирать и поглядел на меня глазами погибающей серны:

— Пан редактор, зачем вы меня обижаете? Неужели вы думаете, что мне могла бы повредить такая малость? Мне, который на всефинском конкурсе «Кто съест больше сосисок?» в Хельсинки…

Он не закончил фразы. Начался новый приступ. Бедняга так застонал, что мороз пробежал у меня по коже.

«Он очень болен, — подумал я в панике, — надо поскорее привести врача».

Не вступая больше в разговоры с референтом, я бросился к администратору гостиницы.

Пана Мачека очень встревожило состояние польского гостя. Он сразу перечислил все опасные эфиопские болезни, угрожающие беспечным иностранцам, и начал меня выспрашивать, не ел ли случайно мой друг любимое лакомство эфиопов — сырое мясо. Когда я его заверил, что, кроме обеда в гостиничном ресторане, мы ничего не брали в рот, пан Мачек немного успокоился и сказал, что сейчас же пришлет к нам врача-австрийца, который, правда, из-за преклонного возраста уже нс практикует, но живет в этом отеле и в срочных случаях охотно посещает пациентов.

Когда я вернулся в номер, пан Беганек уже не стонал. Он лежал на кровати с закрытыми глазами и стал еще бледнее, чем прежде. Вид у него был такой ужасный, что у меня сжалось сердце. Не открывая глаз, вялым движением руки референт подозвал меня к себе.

— Мне кажется, я уже не встану, — произнес он слабеющим голосом. — Чувствую — мой конец близок. Это не простая европейская болезнь. Ее симптомы известны мне из медицинских книг. Права была моя тетя…

— Какая еще тетя? Что за чепуху вы городите? — спросил я, не зная, смеяться мне или плакать.

— Я ведь вам рассказывал, что у меня есть две старые тетки. У одной из них бывают пророческие сны, которые всегда сбываются. Еще перед первой мировой войной ей снилось, что в Польше будет социализм. А накануне моей поездки в Финляндию эта тетя видела во сне, что я где-то в горах и на меня напал и сожрал лев. Тогда я только посмеялся, потому что в Финляндии нет ни гор, ни львов, но сейчас… Сами понимаете…

— Ничего не понимаю, — рассердился я. — Не представляю себе, как образованный человек может верить в такую ерунду. И вообще не вижу никакой связи между тетиным сном и вашей болезнью. Насколько мне известно, до сих пор на вас не нападал ни один лев.

Пан Беганек жалко улыбнулся: