С паном Беганеком по Эфиопии

Но в годы юности пана Горна рас Хайлю из Годжама представлял собой большую силу. Этот удельный правитель плодороднейшей амхарской провинции содержал собственную многотысячную армию, а при дворе держал пятьсот слуг, каждый из которых выполнял какую-то одну порученную ему обязанность. Могущество раса Хайлю в феодальной Эфиопии того времени не представляло собой ничего необычного. Эфиопские императоры щедро раздавали своим расам провинции в личную собственность. Интересно, что процедура пожалования сопровождалась следующими словами: «Даю тебе эти земли на съедение». Рас Хайлю в своем Год-жаме так и поступал. Все, что только было возможно, он выжимал из своих подданных, а малейшие признаки недовольства подавлял при помощи оружия. Это был один из самых жестоких феодалов старой Эфиопии. Но по отношению к иноземным гостям он всегда вел себя предупредительно. Пан Горн многие годы пользовался расположением раса Хайлю и часто бывал в его дворце в Дэбрэ-Май. Однажды он даже видел там «смерть в муслине»…

Слышали ли вы, дорогие читатели, что такое «смерть в муслине»? Конечно нет. Откуда вам знать такие вещи? Не знал этого даже знаменитый специалист по Эфиопии референт Альбин Беганек. О «смерти в муслине» не упоминалось ни в одной из книг об Эфиопии, которые он купил в Каире. Лишь пан Горн объяснил нам, что скрывается за этими тревожащими душу словами.

«Смерть в муслине» — одна из самых жестоких пыток в¹ старой Эфиопии. Рас Хайлю из Годжама был последним эфиопским властителем, применявшим ее, а пан Горн — последним европейцем, который это видел. Это было жуткое зрелище. Приговоренного плотно заворачивали в муслин, который перед этим погружался в горячий мед, смешанный с воском, а затем поджигали. Окруженный со всех сторон отрядами стражи человек-факел подпрыгивал от боли все выше и выше… И сгорал… Картина эта была настолько страшной, что при виде ее мужчины теряли сознание. Паи Горн выдержал до конца, потому что ему хотелось постичь все тайны Эфиопии. Рас Хайлю поздравил его, похвалил за крепкие нервы и подарил на память пистолет.

Вторая реликвия, о которой я хочу рассказать, это портсигар из кедрового дерева с золотой монограммой в виде буквы «А» и королевской короной. Эту великолепную вещь пан Горн в 1937 году получил- на память от вице-короля Эфиопии, итальянского князя д’Аоста. Князь, по словам пана Горна, не имел ни малейшего представления о том, как вести себя с местными жителями. Однажды он в присутствии пана Горна предложил одному эфиопу закурить и протянул открытый портсигар с папиросами. Пап Горн удержал князя, объяснив, что подобная фамильярность по отношению к местному жителю грозит европейцу «потерей лица». Пан Горн хорошо знал Эфиопию, и князь д’Аоста послушался его совета. В знак признательности он подарил поляку свой портсигар.

Выслушав рассказ о происхождении портсигара, пан Беганек покраснел от негодования, а я невольно отпрянул от кедровой коробочки. Мы многозначительно переглянулись. Трудно было спокойно слушать такие вещи. Слишком жива еще у нас в памяти история фашистского нападения на Эфиопию. Портсигар князя д’Аоста испортил нам все настроение от визита.

Сидевший в кресле больной человек заметил наши взгляды и неприязненную реакцию. Его дрожащий голос зазвучал громче и стал более прерывистым. Пан Горн хотел оправдаться перед нами, объяснив, что эта история с портсигаром вовсе не означает, что в итало-эфиопском конфликте он был на стороне оккупантов. Наоборот, во время войны пан Горн всей душой сочувствовал героической борьбе эфиопов. Некоторые эфиопские генералы, судьбой которых он живо интересовался, — его близкие друзья. Пан Гори человек справедливый, он всегда любил эфиопов. Но забыть о том, что он белый, не мог никогда. Для него, европейца, местные жители всего лишь яркая деталь в увлекательной, полной приключений жизни в экзотической стране. Сейчас он по-иному смотрит на все это. Но тогда…

Измученный долгим разговором, пан Горн замолчал и прикрыл глаза. А мы, закончив осмотр наиболее интересных предметов, перешли к стене с фотографиями. Их было множество. Прежде всего мое внимание привлекла висевшая на почетном месте фотография пана Горна в охотничьей одежде. Этот старый снимок сделан в первые годы его пребывания в Эфиопии. В группе смеющихся темнокожих охотников со штуцером в руках стоял наш хозяин. На нем была небрежно надетая спортивная рубашка, тропический шлем, брюки для верховой езды и высокие запыленные сапоги. Он выглядел здоровым, сильным, молодым, излучающим энергию и радость жизни. Пан Горн тех далеких времен, когда он охотился на львов и слонов, торговал с африканскими царьками, был другом могущественного раса из Годжама и приятелем вице-короля, со снисходительной симпатией относился к местному населению — коричневым своенравным детям — и старался избегать фамильярности, чтобы не «потерять лицо»!