С паном Беганеком по Эфиопии

Мы прошли через полутемную комнату с закрытыми ставнями и остановились на пороге третьей, в которой горела лампа. Эта комната представляла собой довольно большой кабинет, производивший впечатление домашнего музея. Там лежало и стояло множество удивительных и странных предметов; стены были обвешаны старым африканским оружием, шкурами диких зверей, эфиопскими картинами на пергаменте и сотнями фотографий. Все это я увидел лишь краем глаза, потому что главное внимание с первой минуты привлекал сам хозяин. Сидевший в мягком кожаном кресле мужчина могучего телосложения, лет шестидесяти с небольшим, выглядел слабым и беззащитным, как птенец в гнезде. На его измученном болезнью лице жили одни глаза — живые, удивительно спокойные, полные сосредоточенной силы и скорбной мудрости.

Пан Горн протянул нам навстречу обе руки. Я обратил внимание на то, что они, да и его голова, трясутся какой-то страшной, ни на минуту не прекращающейся дрожью. Так же, по-видимому, дрожал и язык, потому что он выговаривал слова с трудом, тихо, немного невнятно.

— Благодарю вас за то, что вы пришли, — сказал хозяин. — Я так давно не видел никого из Варшавы. Как только мне сказали, что вы в Аддис-Абебе, я велел Мухаммеду повсюду искать вас. Поверьте, я очень рад. Будьте любезны, садитесь, пожалуйста.

Сказав $то, пан Горн откинулся на спинку кресла. Было видно, что он очень болен и измучен.

Мы расположились на удобном диванчике напротив хозяина дома. Пан Беганек, достав из кармана носовой платок, нервно вытирал пот со лба и шеи. Я тоже очень волновался. Это был самый странный визит в моей жизни.

Пан Горн некоторое время молча рассматривал нас. Потом мы разговорились. Правда, говорил только он, а мы с паном Беганеком лишь время от времени вставляли какой-нибудь вопрос или издавали возгласы удивления. Преодолевая сопротивление непослушного языка, пан Горн рассказал нам историю своей жизни.

Он приехал в Эфиопию тридцать с лишним лет назад из Варшавы, где служил в какой-то торговой конторе. Но ему не сиделось на месте, так как он — прирожденный искатель приключений — с юных лет мечтал о путешествиях в далекие, экзотические страны. Однажды в варшавской публичной библиотеке нашему хозяину случайно попала в руки книга об Эфиопии, написанная чиновником русского посольства в Аддис-Абебе. Одержимого жаждой приключений конторского служащего околдовала полная тайн африканская империя Соломонидов. Молодой человек почувствовал, что эта страна предназначена ему судьбой. Не долго думая, он оставил службу, обратил в деньги все свое имущество и с образовавшимся таким образом капиталом отправился в путь, в Аддис-Абебу…

Аддис-Абеба в те времена сильно отличалась от нынешней. Не было еще высоких каменных домов торгового центра, а в том месте, где сейчас находится роскошный «Pac-Отель», устраивалась конная охота на шакалов. В старом императорском дворце восседала на троне окруженная толпой дочь Менелика II, толстая императрица Заудиту. В нескольких сотнях километров от столицы в неприступной крепости Керауа, в горах, влачил жизнь узника прикованный золотой цепью к стене темницы низложенный император Лидж Ияссу.

В феодальной Эфиопии тех лет пан Горн пережил все те необычайные приключения, какие он только мог вообразить в своей варшавской конторе. Это была замечательная, бурная жизнь. Он объехал Эфиопию верхом вдоль и поперек, побывал в местах, не обозначенных на картах, охотился на львов и слонов, торговал с дикими племенами оружием, золотом и слоновой костью, повидал много удивительного. Нет, он не жалеет, что приехал в Эфиопию, не жалеет о тех годах. Не жалеет… нет…

Голос рассказчика стал слабее, глуше, перешел в бессвязное бормотание. Больного уже не слушался его дрожащий язык. Крик о спасении прозвучал, как писк полузадохшегося птенца:

— Айелеч! Айелеч!

Испуганные, мы вскочили с диванчика, но хозяин движением трясущейся руки заставил нас снова сесть. Темнокожая служанка бесшумно подошла и подала лекарство. В течение нескольких минут мы были свидетелями агонии, которая длилась до тех пор, пока спасительная таблетка нитроглицерина не растаяла под языком больного. С ужасом смотрели мы на страдания несчастного. У пана Беганека на щеках выступили пятна. Никогда еще я не видел моего друга таким взволнованным. Мне кажется, в истории пана Горна его больше всего поразило то обстоятельство, что этот искатель приключений начал свою жизнь в качестве простого конторского служащего. Романтически настроенный референт, видимо, отождествлял себя с паном Горном, поэтому и переживал так глубоко и искренне.