С Петром в пути

   — Сей Паткуль хоша и сведущ, и характера сильного, мне не шибко по душе, — признался Пётр. — В нашу службу просится.

   — Полезный человек. Отказать никогда не поздно. Он противу шведа как собака на цепи.

   — Так ведь не сорвётся и не загрызёт, — засмеялся Пётр. — Впрочем, ты прав, Фёдор Алексеич: отказать никогда не поздно.

На том и порешили. Наметили и день, когда провозгласят объявление войны: ближе к концу августа, по окончании торжеств по случаю заключения мира с турком.

   — Прикажи приставить караул к дому Книперкрона, чтоб оттуда никто вести не подал, да и туда лазутчик не проник, — распорядился Пётр, обращаясь к князю Прозоровскому.

И вот глашатай возгласил с Постельного крыльца:

«Великий государь указал за многая неправды свейского короля и в особенности за то, что во время государева шествия чрез Ригу от рижских жителей чинились ему многая противности и неприятства, итти на свейские города ратным людям войною с фельтмаршалком и адмиралом Фёдором Алексеевичем Головиным...»

Война грянула. Она продлится двадцать один год.

Глава двадцатая НАРВАЛО? ВСКРЫТЬ!

Гроза царя — как бы рёв льва: кто

раздражает его, тот грешит против

самого себя... Гнев царя — как бы рёв льва,

а благословение его — как роса на траву.

Кто ходит переносчиком, тот открывает тайну;

и кто широко раскрывает рот, с тем не сообщайся.

Книга притчей Соломоновых

Правда, крепость делает неприятелю отпор,

однако у европейцев ненадолго. Победу решает

военное искусство и храбрость полководцев и

неустрашимость солдат. Грудь их — защита и

крепость отечеству. Сидеть за стеною удобно против азиатцев.

Пётр Великий

Нарва нарвала, да ещё как! Ведь это давний русский Ругодив, оттоль ещё новгородские дружины совершали свои набеги. Решено было ещё на военном совете в Биржае очистить эту сильную крепость от шведов. На том памятном совете многое было решено в глубокой тайности меж немногими собеседниками: царём Петром, королём Августом, его министрами фон Бозеном, Фёдором Головиным и тайным советником Шафировым. В договоре из десяти пунктов, подписанном тогда сторонами, говорилось, в частности, о вспоможении королю под Ригою 15—20-тысячным войском и даче 100 тысячами ефимков, об учреждении регулярной почты для скорой пересылки ведомостей. Несчастный датский король Фридерик всё ещё числился в союзниках, но чрез своего посла Гейнса обязался помогать тайно.

К Москве сбиралось войско. Положено было разделить его на три генеральства. Первым командовал Автоном Головин. Под его началом было 11 полков. У князя Аникиты Репнина было 9 пехотных полков, а у Адама Адамовича Вейде — 10 полков. У главнокомандующего всею армией под личным началом было близ 12 тысяч дворянского ополчения. Да прибавьте снова 7 новгородских полков да ещё казаков гетмана Обидовского, да калмыков — всего набиралось близ 64 тысяч разношёрстного войска. Много для одной Нарвы. Рассудили так: под стенами стоять, выжидая, половине сего, а половине быть в резерве.

Пётр не мог угомониться: поскакал в Воронеж проведать флот. Фёдор Алексеевич надзирал за всеми военными приготовлениями. Пребывал в смущении, сетовал Петру Шафирову:

   — Ну какой я фельдмаршал, какой из меня генерал-адмирал?! Я муж совета, а не войны.

   — Не робейте, Фёдор Алексеич: к виктории ведёт умная голова, — отвечал Шафиров. — К тому ж рядом будут бывалые вояки — три славных мужа в генеральском чине, а вашу милость за ум да за заслуги жалуют и чинами, и званиями. Вот и римский цесарь пожаловал вас имперским графом, и поздравления сыплются со всех сторон. Граф Головин — экий важный титул! Вы у нас первый.

   — Это лестно, не спорю, но гнетёт великая ответственность. Сколь много на меня государь возложил.

   — По заслугам и честь, и звания, и награды. Я, господин мой граф Головин, готов представить вам прожект манифеста, который вами измыслен.

   — А ну-ка? — оживился Головин.

   — В первой статье говорится о свободном приезде иностранцев в Россию, желающим вступить в службу его царского величества. Умельцам и разного рода художникам безденежно даются подводы для приезда. Говорится о беспрепятственном и свободном отправлении в России вер разного исповедания и о строении их храмов... Словом, всё то, что вы предлагали государю на его усмотрение и он изволил одобрить.

— Подпишет, подпишет сей манифест. Расправляем плечи-то. — Головин взял бумагу, пробежал её глазами и кивнул в знак одобрения. Затем взял чистый лист и принялся писать: