С Петром в пути

Метался, орудовал баграми — у одного черенок выгорел, и теперь чувствовал необыкновенную усталость во всём теле. С трудом передвигая ноги, поплёлся домой, чтобы завтра плюхнуться в возок и помчаться в Воронеж на корабельное строение.

Возвратившись через месяц, принял депутацию архиереев в Грановитой палате.

   — За чем пожаловали, святые отцы? — поинтересовался он хмуро.

Архиепископ Иоанникий, самый речистый, выступил вперёд:

   — Пожалуй, великий государь. Кой год живём без патриарха, через что в народе смущение и непотребные речи. Сказано ведь — свято место пусто не бывает. Вот и мы бьём челом тебе, покуда то место временщиком занято: яви милость избрать достойного...

Он не договорил. Пётр набычился, шагнул вперёд и, ударив себя в грудь, воскликнул:

   — Вот вам патриарх!

Глава двадцать шестая ЖИТИЕ ЕГО БЫЛО ПЯТЬДЕСЯТ ШЕСТЬ ЛЕТ...

Доброе имя лучше большого богатства,

и добрая слава лучше серебра и золота.

Кто хранит уста свои и язык свой, тот сохранит

от бед душу свою... Кто любит чистоту сердца,

у того приятность в ус max, тому царь — друг.

Книга притчей Соломоновых

Сии мужи — верностию и заслугами вечные

в России монументы заслужили. Я соединю по

смерти героев моих вместе под покровительством

героя святого князя Александра Невского.

Пётр Великий

Особу его царского величества на Москве достойно представлял Фёдор Алексеевич Головин: отлучки царя становились всё чаще. Головин в отличие от князя-кесаря, Тихона Стрешнева и Льва Нарышкина был куда надёжней. Особенно в сношениях с иноземцами, которые становились всё чаще и всё весомей. А ещё следовало отвечать на доношения российских резидентов и послов, а кто мог сделать это с толком, кроме Головина? Он вник во все извивы не только внутренней, но и внешней политики.

Ведь к тому времени он был генерал-фельдмаршалом и генерал-адмиралом, главой Посольского, Малороссийского, Ямского, Новгородского, Владимирского, Галицкого, Устюжского и Смоленского приказов и Монетного двора, титуловался графом и кавалером, притом первым, первого же российского ордена Святого апостола Андрея Первозванного.

Частая переписка завязалась у него с Иоганном Рейнгольдом Паткулем, которого определили представлять Россию при дворе короля Августа в Дрездене.

Паткуль невзлюбил саксонских министров, а они — Паткуля, которому был вверен русский экспедиционный корпус под командою князя Дмитрия Михайловича Голицына. Оба жаловались друг на друга. Паткуль написал Головину: «У меня нет намерения отставить всех московских начальных людей, потому что я нахожу между ними таких, которых, когда хорошо выучатся, не отдам и за многих немцев; с московским человеком лучше иметь дело, чем с немцем, потому что пёр вый лучше знает, что такое послушание, а второй очень много рассуждает... и для всей земли они (русские) гораздо сносней, чем свои саксонские солдаты; удивительно, что я по сие время ни одного московского солдата не предал смертной казни. Господин князь Голицын теперь лучше стал себя вести, и, ваше превосходительство, будьте благонадёжны, что я с радостью ему угождаю ради его изрядной фамилии».

А Голицын был недоволен Паткулем, которому было вменено в обязанность обеспечивать всем необходимым русское воинство. Саксонцы не желали брать это обеспечение на себя. Август то и дело жаловался Петру на безденежье и просил, притом не без успеха, очередных субсидий. Меж тем и двор его, и сам он роскошествовали; балы, театральные труппы, экипажи, охоты, коих Август был большой любитель, пожирали деньги Петра, собранные с великим трудом. Август, одним словом, проедал те деньги, которых не хватало на содержание русского вспомогательного войска.

Паткуль писал Головину: «Мы сидим здесь в тесноте, и царского величества вспомогательные войска худую фигуру представляют, потому что почти нагие ходят, и при дурном своём уборе и негодном ружье никакой службы показать не могут... Ваше превосходительство требует, чтобы скудости в провианте не было, но я уже доносил, что в здешней малой земле провианту мало, и очень он дорогой; вскоре опасаются совершенного голода; офицеры продали лошадей, обоз, платье и всё прочее, и часть их уже ходит по дворянским домам и просит хлеба... Здесь во всех делах большая смута, думают только о забавах, а важные дела оставлены. Если можете, ваше превосходительство, от двора этого меня избавить, то буду вам вечно благодарен...»