С привкусом пепла

– Хорошая девка, – Шестаков наморщил лоб. – Выскочка, каких мало, и торопыга, но своя в доску, до последнего вздоха. С осени партизанит, родных у ней толи побили, толи угнали в неметчину. Сама с Воронежа, а может с Орла, толком не знаю, секретность, мать ее так. Смелая, удержу нет, завсегда поперед батьки в самое пекло. Ценят ее шибко у нас. Мужиков не подпускает, привередливая стерва. Сашка Демин по первости клеился к ней, он бедовый, еще до войны всех девок в губернии перепортил, так она его поленом по башке приласкала, сразу отстал. А вы спытайте удачу, начальству может и даст.

– Старый я, – отмахнулся Зотов.

– Ага, старый, – усмехнулся Степан. – Анька одно время к Решетову присохла, он мужик видный, в группу просилась к нему, а он ни в какую. Бабам не доверяет и правильно делает, косы длинные, языки-помело. Смекаю, боялся, в группе свары из-за юбки начнутся.

– Степан, а почему она назвала тебя «Коровья погибель»? – неудержался Зотов.

– Шуткует лахудра, – Шестаков поморщился, как от зубной боли. – То дело прошлое, быльем поросло.

– Ну спасибо за информацию, – Зотов сбавил шаг, подождал пока Шестаков отойдет и поманил Воробья.

– Рассказывай про Горшукова. Только тихонечко, шепотом.

– А чего говорить? – растерялся Колька. – С одной деревни мы, Валька старше меня, защищал завсегда.

– Было от кого?

– Сосед, Митька Бобылев, проходу мне не давал, – признался Воробей. – Он, знаете, какой сильный! Как со двора выйду, он меня и отлупит, гад. Прямо фашист. А Валька однажды мимо шел, увидел да и накостылял этому гаду. С тех пор и сдружились. Мамке моей он, знаете, как понравился? Она у меня доярка заслуженная, грамоту имеет и в людях разбирается.

Под ногами мягко пружинила моховая подстилка, оставляя наполненные влагой, быстро затягивающиеся следы.

– С матерью ясно, а батька у тебя кто? – поинтересовался Зотов.

– Батьки нет, – сказал Колька будничным тоном. – Он у меня геройский был, с австрияками в империалистическую дрался, в гражданскую белых бил, Перекоп брал. Стал первым председателем нашенского колхоза. А в двадцать восьмом папку убили, я родился через два месяца.

– Как это случилось?

– Вражины убили, – Колька подобрался зверенышем, и Зотову показалось, что мальчишка глянул на Шестакова. – Бандиты подстерегли, когда он по темноте с телятника возвертался. Схватили, к амбару гвоздями приколотили, брюхо вспороли, а внутря напихали соломы и льда. С ним брательник старший мой ехал, Мишка, ему тогда шесть годков было, увязался с отцом, проткнули вилами Мишку. Когда сторож отца нашел, тот живой еще был, бормотал что-то, очень батя сильный был человек. Повезли в больницу, в райцентр, да по дороге и помер.

– Убийц задержали?

– Неа, – мотнул головой паренек. – Люди говорили, братья Ящины это, они сами из раскулаченных, на отца зуб имели ого какой. Милиция облаву устроила, да без толку, ушли гады. Ничего, поквитаюсь, – Колька бросил очередной волчий взгляд, и теперь точно в спину идущего впереди Шестакова.

Зотов решил в тему не углубляться.

– Вернемся к Горшукову. Значит, вы лучшие друзья?

– Как братья, – губы парнишки тронула теплая улыбка. – На Десне плоты строили, морские баталии устраивали, Валька адмиралом Ушаковым был, турков громили, на бывшей барской усадьбе клады искали, на санках с увалов катались, змея пускали.

Зотов внезапно затосковал по детству, по узким, кривым улочкам старой Москвы, по играм, по смрадному дыханию краснокирпичной громады «Трехгорной мануфактуры», где детство закончилось в двенадцать лет.

– Валька учиться заставлял, – продолжал Воробьев. – Арифметикой со мной занимался, она у меня плохо шла завсегда, не люблю цифры складывать, скукота. Я книжки любил, про полярников и пиратов.

– Мечтаешь стать пиратом-полярником? Брать льдины на абордаж и завоевывать сердца белых медведиц?

– Неа, не угадали, – Колька впервые за время короткого знакомства рассмеялся. – Моряком. Страны другие смотреть, людей, пирамиды египетские. А Валька ржал, говорил «какой из тебя моряк, плаваешь, как топор». Я из-за этого однажды на спор Десну переплыл.

– А Валька кем хотел стать?

– Летчиком, как товарищ Чкалов. Семилетку окончил, уехал в Почеп доучиваться и дальше в борисоглебское летное поступать.

– Дружба, поди, не такая крепкая стала?

– Ага, Валька только на каникулы приезжал, взрослый весь такой. В сороковом явился с комсомольским значком, гордый, хвастался, девушка у него появилась, на танцы ходят, в кино. До этого презирал парней, которые с девчонками крутят, говорил мужчина должен быть одиноким волком, от баб не зависеть, иначе запилят до смерти, детей наплодят, какие тут подвиги и приключения. А сам… эх. Наколку сделал на руке с ее именем, – Колька ткнул себя в стык большого и указательного пальцев. – Вот не дурак?

– Дурак, – согласился Зотов. – В летное с наколкой не примут.