Безусловно, есть счастливые случаи, когда человек входит в новую роль родителя легко и естественно, будто вырастил и воспитал не одного ребенка: он с упоением размещает себя в слове «мама» или «папа», и ему там комфортно, будто пришел домой. Ничто из прошлого не протягивает к нему руки с призывом: «Вернись, вернись…», не шепчет по ночам: «А помнишь, как хорошо тебе было, когда ничего этого не было?», не рвет сердце на куски напоминаниями о свободе, легкости и беззаботности
Любому родителю нужно время, чтобы адаптироваться к новой роли и научиться понимать своего орущего детеныша: когда его плач означает «больно», когда – «мокро», когда – «хочу есть», «устал» или «возьмите меня на ручки». Пока ухо не натренировалось, приходится идти вслепую и тревожно проверять сразу все варианты.
Человек так задуман природой, что не может не реагировать на детский крик – мы всегда будем испытывать от него дискомфорт, побуждающий что-то делать: кормить, менять пеленки, укачивать, открывать в три часа ночи Гугл и вводить
При этом не все детский плач выдерживают спокойно, многим выносить его просто физически больно, чаще мужчинам. Им сложно допустить мысль, что порой плач – это просто разрядка психики, а не сигнал тревоги, когда нужно срочно бежать и спасать. Если дать ребенку время «выплеснуться», он уснет, успокоенный. Папам такое выдерживать сложно. Многие мрачно уходят пережидать рев в соседнюю комнату, оставляя растерянную женщину в одиночестве. А некоторые зло бросают: «Да успокой ты его уже, сил никаких нет!» и, демонстративно треснув дверью, идут на улицу или к соседу. Как будто это мама виновата, что у ребенка режутся зубы, колики или температура. Самое паршивое в этот момент – не сам факт ухода, а чувство вселенского одиночества, которое накрывает: словно ребенок нужен только тебе, его проблемы – это только твои проблемы. «Родила – получай».
Это сильно подкашивает отношения. Потому что вы сейчас не в том состоянии, чтобы думать ясно и чувствовать только красивое. Недосып, тревоги, огромная физическая усталость – все это заставляет жить на пределе своих возможностей, крайне скупо расходуя эмоциональные ресурсы друг на друга, поскольку они практически все уходят на заботу о ребенке.
И оттого так ценятся в этот период поддержка, добрые слова и хорошая шутка, способная дать хоть немного тепла и света. Помню эпохальное событие, когда сын впервые за десять месяцев проспал всю ночь – и я вместе с ним (тоже впервые). Говорю утром мужу: «Слушай, у меня какие-то мешки под глазами». А он мне: «Это, наверное, от
Я рассмеялась и в тот момент с грустью поняла, что не помню, когда смеялась в последний раз.
Сегодня много говорят о том, как важно контейнировать детские эмоции, вбирать их, позволяя маленькому человеку выплакаться, накричаться и слить нервное напряжение в тебя. Я всегда это представляю и ощущаю так:
Если постоянно накрываешь собой гранаты, не удивительно, что иногда разрываешься на лоскуты: потому что это невероятно сложно – накрывать собой гранаты.
Это изматывает. Без конца перерабатывать детскую злость и фрустрацию тяжело. Поэтому нормально, что «правильно» отвечать на недовольство и раздражение партнера («как делают взрослые люди») сил просто не остается. Мы либо взрываемся, либо просто отключаемся и переводим себя в режим концентрации только на ребенке, говоря партнеру: «Делай что хочешь», – подразумевая: «Нет у меня сил
Понятно, что проблема в этот момент не решается, – ее комкают и заталкивают под ковер, а обиду проглатывают, – и она оседает внутри грязным твердым налетом. Отношения теряют прозрачность и радость, мутнеют и из питательных и безопасных превращаются в ранящие и отбирающие. Часто решение видится в одном:
Тогда люди, которые когда-то были гораздо терпимее друг к другу, начинают оценивать происходящее в категориях крайностей: «всегда», «никогда», «ни разу», «все время», «вечно». Условно хорошее и условно плохое приобретает угрожающий контраст. И никто не хочет вспоминать классическое «почему мы друг друга полюбили» – хочется просто друг друга добить.