С точки зрения Ганнибала. Пунические войны

Перепутать было несложно, поскольку слова «мелех/мелек» (царь) и «молк/молех» (обряд) пишутся практически одинаково. Гласных-то нет, толкуй как хочешь, если неясен контекст.

В Септуагинте[13] говорится о некоем «проведении через огонь» в долине Еннома[14], что может толковаться двояко. Во-первых, как практиковавшиеся у сирийско-ханаанейских племен огненные жертвоприношения (или жертвоприношение в виде оставления под палящим солнцем), во-вторых, как некую инициацию — как вариант, хождение по углям или проход между двумя огромными кострами для доказательства силы веры и «взрослости».

Так или иначе, переводчик, недостаточно знакомый с древними семитскими диалектами и письменностью, не понял, что слово «молк/молех» означает вовсе не персоналию, а технический термин: сам процесс обряда. Действие. В итоге «молк» превращается в «Молоха» — искусственно сконструированное на базе лингвистической ошибки чудовищное божество, впоследствии веками кочевавшее из трактата в трактат и обраставшее всё более устрашающими свойствами.

Этот образ смешался с библейским золотым тельцом Аарона, возможно с египетскими священными быками Аписом и Мневисом, в результате получилось то, что получилось: страшненькая легенда, не имеющая ни малейшего отношения к реальности.

Как апофеоз — эпизод у Гюстава Флобера, признанный литературными критиками XIX века «садистическим»:

«...гораздо выше алтаря, стоял Молох, весь из железа, с человеческой грудью, в которой зияли отверстия. Его раскрытые крылья простирались по стене, вытянутые руки спускались до земли; три черных камня, окаймленных желтым кругом, изображали на его лбу три зрачка; он со страшным усилием вытягивал вперед свою бычью голову, точно собираясь замычать. <.. .>

Медные руки двигались все быстрее и быстрее безостановочным движением. Каждый раз, когда на них клали ребенка, жрецы Молоха простирали на жертву руки, чтобы взвалить на нее преступления народа, и громко кричали: „Это не люди, это быки!“ Толпа кругом ревела: „Быки! Быки!“ Благочестивые люди кричали: „Ешь, властитель"».

«Саламбо», Глава 13, Молох

Цитируя Михаила Булгакова, это как раз «случай так называемого вранья». Флоберу простительно — он был свято уверен в существовании жуткого быкоподобного идола Молоха, во чрево которого отправляли бесчисленных невинных младенцев. Беллетристу, сочиняющему художественное произведение, можно не вникать в лингвистические тонкости, главное ведь драматургия! Вековая традиция, ничего не попишешь.

С «казусом Молоха» разобрались сравнительно недавно. Первым в существовании этого божества усомнился и подробно разобрал тему[15] германский теолог и семитолог Отто Айссфельдт, профессор университетов Галле и Тюбингена. Гипотезу поддержали и доработали польский социолог Э. Липиньский, советские профессора И. Ш. Шифман и Ю. Б. Циркин, итальянская исследовательница Мария-Джулия Амадази, испанские ученые Карлос Гонсалес Вагнер и Луис Карберо и др.

Ну а когда археологами были найдены карфагенские посвятительные надписи, всё окончательно встало на свои места:

«В пунических надписях термин molk встречается изолированно или же в составе одной из трех формул: molk’adam, molk ba’al, molk’omor, которые связываются с человеческими жертвоприношениями, различаясь при этом по значению.

Выражение molk’adam понималось как „жертвоприношение человека" или „жертвоприношение, (совершаемое) человеком". Второе толкование представляется более правильным, так как это выражение часто встречается в составе более длинной формулы mlk’dm bsrm btm „жертвоприношение (совершаемое) человеком, с радостными песнопениями (bsrm), за свой счет (btm)“, т. е. в качестве благодарственного акта. Формула molk ba’al понимается как либо „жертвоприношение (в честь) Баала", либо „жертвоприношение (совершаемое) гражданином", а также „жертвоприношение вместо (Ь-) младенца (с1)“. В действительности же ba’al, как и ’adam, должен обозначать того, кто совершает жертвоприношение. Иначе говоря, molk ba’al надо понимать как „жертвоприношение, (совершаемое хозяином)"; подразумевается, что это происходит полностью за счет последнего. Сходная идея передана в предыдущей формуле посредством btm. Третье выражение, molk’omor, обычно переводится как „жертвоприношение ягненка", что наводит на мысль о заместительном ритуале»[16].

Итог: возникший в результате непростительной оплошности древнего переводчика жуткий Молох испарился, оставив после себя серную вонь, а на его место в рамках исторической справедливости возвращается настоящий «molk» — обозначение обряда, процедуры, процесса, а вовсе не персонифицированного божества с рожищами, бычьей мордой и дурными привычками. Божества, ставшего объектом фантазий многих авторов, базировавшихся на принципиально неверном исходном тезисе.

Сколько подобных исторических ошибок, особенно связанных со священными текстами, не расшифровано и не опровергнуто доселе, мы и подумать боимся.

* * *