С точки зрения Карфагена

«...[Карфагеняне] перенесли войну в Сардинию, они потеряли там большую часть войска и потерпели страшное поражение. Вследствие этого они приказали уйти в изгнание с уцелевшей частью войска полководцу своему Мазею, под руководством которого они некогда покорили большую часть Сицилии и совершали подвиги в войне против афров. Воины, убитые этим приказанием, отправили в Карфаген послов, которые сначала просили о разрешении возвратиться на родину и о прощении, а затем заявили, что оружием добьются того, чего не добились просьбами. Так как карфагеняне презрели их просьбы и угрозы послов, солдаты спустя несколько дней сели на корабли и с оружием подступили к городу. Здесь, призывая в свидетели богов и людей, [они заявили], что пришли не завоевывать город, но возвратить себе родину; они намерены доказать своим согражданам, что в предыдущей войне не доблести им не хватило, а счастья. Осадив город и перехватывая обозы с продовольствием, они довели карфагенян до полного отчаяния».

Это, знаете ли, крайне серьезный прецедент! Серьезнее некуда. Впервые перед Карфагеном встает призрак гражданской войны.

Во-первых, не поддается никакому логическому объяснению факт изгнания Малха. Военная фортуна переменчива. Если после неудачи в бою, пусть даже крупной, изгонять всех подряд, то никаких полководцев не напасешься. Совсем недавно Карфаген проиграл войну с Массилией, но о том, что пунийских флотоводителей-навархов за это выставили без пенсиона и содержания из Нового Города нам ничего не известно.

Другое дело, если Малх проявил совершенно ненужное рвение, нарушив приказы и директивы центра. То есть, окрыленный сицилийским успехом, полез на Сардинию по собственной инициативе, не рассчитал силы, встретил решительный отпор и оказался в изрядном проигрыше, потеряв много людей и материальных ценностей. Вот за такую самодеятельность вполне могло последовать очень жесткое наказание — данная версия никак не подтверждается историческими документами, но выглядит достоверной.

Во-вторых, те, кто принимал решения собственно в Новом Городе, совершили непростительную ошибку, применив принцип коллективного наказания к «уцелевшей части войска» — в основе это были не наемники, а граждане Карфагена, о чем недвусмысленно повествует Юстин. Потеря карфагенского гражданства, а значит и всех привилегий, которое оно давало, лишало солдат Малха любых надежд на будущее — неудивительно, что ополченцы предпочли пойти на открытый конфликт с родным городом, взяв его в осаду.

Важное примечание: никакого военного противодействия армии Малха Карфагеном не оказывалось, следовательно, ополчение являлось единственным крупным вооруженным отрядом, участвовавший в этих экстраординарных событиях. Вероятно, в городе находилась внутренняя стража, но помешать блокаде она не могла физически за малочисленностью или необученностью...

Попутно назрела и семейная драма. Сын Малха именем Карталон как раз вернулся из Тира — отвозил десятую части сицилийской добычи отца в тирийский храм Мелькарта в полном соответствии с древней традицией: нельзя пренебрегать благоволением высших сил. Если верить Юстину, Карталон был жрецом и его беспрепятственно пропустили в город для совершения некоего священнодейства — отсюда, кстати, вытекает, что возраст Малха можно оценить как «зрелый», если не «пожилой»: у военачальника взрослый сын, облеченный жреческим достоинством.

Карталон, в пурпурной с золотом одежде, приходит в отцовский лагерь и от имени горожан просит пропустить в Карфаген обозы с продовольствием. Малх справедливо возмущается: