С утра и до вечера

матерью, но на расстоянии значительно большем, чем то, на

котором обычно следуют гусята за гусыней. Они всегда

сохраняли такую дистанцию, с которой человек им был

виден под тем же углом, что и гусь, ведущий гусят по

берегу. А так как человек больше гуся, то и эта дистанция,

естественно, удлинялась.

Когда Лоренц купался в реке и из воды видна была лишь

его голова, гусята, сохраняя тот же угол зрения, плыли за

ним почти совсем рядом.

А когда он еще ниже опускал в воду голову, они

приближались к нему вплотную и готовы были, если из воды

торчала лишь макушка, забраться к нему на голову.

Так и маленькие цихлиды: когда модель была уж

очень мала, осаждали ее, чуть ли не взбирались к ней на

спину, потому что стремились плыть за «мамкой» так, чтобы

она всегда была им видна под определенным углом,

соблюдать который обязывало их врожденное чувство.

Рыбки-наседки ревниво пасут своих мальков шесть —

восемь недель, до полного их «совершеннолетия», а потом

покидают свой выводок и обзаводятся новой семьей.

Трехиглая колюшка „вьет" гнездо

Колюшка — рыбка малоприметная, но весной она

преображается, как Золушка в сказке.

Самцы переодеваются: брюшко у них краснеет, как

помидор, бурая спинка зеленеет, а голубые глаза блестят,

как аквамарины.

Нарядные получаются кавалеры. И какие боевые! Один

за другим уплывают они из стаи, каждый ищет на дне

участок для гнезда и гонит прочь всех других рыб, с

которыми, конечно, может справиться. Так петухом и

наскакивает на незваного гостя. Но до драки дело редко доходит.

Обычно самец-хозяин предупреждает самца-пришельца о

том, что место здесь уже занято, замысловатым танцем.

Пляшет, можно сказать, на голове: становится вертикально,

хвостом вверх, и сердито дергается всем телом, словно

собирается дно головой пробить. Пришелец, раскрыв рот,

минуту смотрит на странное представление, а затем, сообра-

зив, видно, что это не простая клоунада, а грозный

ультиматум, удаляется восвояси.

Часто, если соперник не отступает после исполнения

первых «па», самец — хозяин территории принимает более

энергичные меры: танцуя вниз головой, он начинает

бешено кусать ртом песок, словно желая показать: «Если не

уйдешь, я и тебя могу так отделать!»

А если и это не устрашило агрессора, тогда танцор

поворачивается к нему широкой стороной тела и

оттопыривает две большие брюшные иглы. Это угроза высшей степени,

и она граничит с отчаянием. К ней прибегает колюшка и

в тех критических случаях, когда щука или окунь загонят

ее в угол.

Когда колюшке не мешают, она занята строительством

гнезда. Сначала роет «котлован» для дома. Набирает в рот

песок, относит его сантиметров на пятнадцать в сторону и

высыпает. Затем возвращается за новым грузом.

Мало-помалу образуется на дне ямка. Тогда самец

приносит во рту разные травинки и обрывки водорослей,

складывает их в ямку. Приносит еще, сваливает тоже в кучу.

прессует ее, нажимая сверху. Слизь, которую выделяют

почки колюшки, склеивает травинки в плотный ком. Рыбка

делает в нем тоннель, проползая через центр. И гнездо

готово— полый шар с двумя отверстиями на

противоположных концах.

Теперь дело за самкой.

Мимо проплывает стайка колюшек. Самец устремляется

к ним. Перед одной из рыбок он отплясывает танец любви.

Его называют зигзагообразным. Самец «зигзагом», резко

виляя из стороны в сторону, плавает перед самкой. Обычно

она отвечает на ухаживания, склоняя тело вниз, в его

сторону,— он танцует несколько ниже ее головы. Тогда самец

спешит к гнезду (она плывет за ним) и показывает в него

вход особым движением: ложится набок, головой ко входу.

Самец пляшет даже перед некоторыми рыбками другого

вида, например перед молодыми линями, которых сгоряча

принимает за колюшек-самок. Если линь почему-либо

последует за ним, то это автоматически вызывает у

обманувшейся колюшки «цепную реакцию» дальнейших, но в

данном случае уже бессмысленных рефлексов. Самец

подплывает к гнезду и, распростершись перед ним, приглашает

случайного прохожего войти в дом и отложить икру.

Он исполнял

зигзагообразный танец и перед грубой моделью самки,

которую экспериментаторы опускали на тонкой проволоке

в аквариум (лишь бы брюшко у модели было припухлое).

Живая, обремененная икрой самка тоже реагирует на грубую модель самца (лишь бы брюшко у модели было красное) и следует за ней, если модель повертеть перед самкой, имитируя

движения зигзагообразного ганца. А если подвести

модель, а за ней и самку, которая не отстает от

подделки, ко дну аквариума, а затем, подражая самцу,

положить раскрашенную фанерку плашмя, самка будет

тыкаться носом в песок, искать тут же вход в гнездо, даже

если и гнезда нет. Она больше верит сигналу мнимого

самца, чем своим глазам.

Конечно, слово «верит» употреблено условно; самка не

размышляет над тем, чему больше доверять. Она просто

бездумно, подчиняясь врожденным чувствам, реагирует на

сигналы, которые в течение многих миллионов лет отбора

выработались в их племени в виде определенной формы поведения

партнера, с которым судьба обязала ее нести заботы о

продолжении рода (впрочем, у самок-колюшек эти заботы не