С утра и до вечера

получает витамины и другие питательные вещества из кро-

веносных сосудов этой сумки, все

равно как человеческий зародыш

из материнской плаценты.

Когда мальки выведутся,

морской конек ищет уединенный

уголок в подводных зарослях,

хватается хвостиком за стебелек и крепко

держится. А его, беднягу, дугой

сгибают родовые корчи. Он то

изгибается назад, то гнется вперед,

напрягаясь, сокращает брюшные

мышцы: хочет, чтоб сумка

поскорее лопнула и освободила мальков,

которые в ней копошатся.

Наконец клапан разрывается

вдоль, и первый бэби пролезает в

дыру головой вперед. А за ним и

другие юные коньки, которые все

похожи на папашу, только уж

очень малы.

Кузины морских коньков, иглы-

рыбы, которых, наверное, каждый

видел в море, тем же способом

вынашивают своих детей.

Еще Аристотель писал об игле-рыбе. Он наблюдал за

ней в Эгейском море у берегов солнечной Эллады: «Та

рыба, которую называют белоне, в пору размножения

разрывается, и из нее выскакивает малек. У этой рыбы разрыв

происходит ниже желудка и внутренностей, как у змей,

называемых тифине. После того как произведет свое

потомство, она не умирает, и рана снова зарастает».

Самцы некоторых других морских рыб, маслюков и

циклоптерусов, например, охраняют отложенную самкой

икру: день и ночь лежат около нее.

Даже если место для икрометания было выбрано

неудачно и, уходя вместе с отливом, вода обнажает здесь морское

дно, самец остается с икрой на мели, жадно хватая ртом

последние капли влаги, медленно стекающие по каменистым

изломам дна.

Скоро исполнится сто лет, как французский офицер

Геральд привез из Китая дюжину полуживых рыбешек.

Их едва выходил известный селекционер Корбонье. Теперь

миллионы потомков этих рыбок продолжают свой род в

аквариумах всего мира: речь идет о макроподах.

Они знамениты своим странным гнездостроительством.

Материал для гнезд макроподы выбирают, прямо надо

сказать, очень легковесный и сооружают из него постройки

весьма легкомысленные: «воздушные замки» на воде!

Самец-макропод, высунув кончик морды из воды,

глотает воздух, затем выпускает его пузырьками изо рта. Липкая

слюна макропода обволакивает каждый пузырек тонкой

пленочкой, словно капсулой, и тот не лопается, а висит у

поверхности воды. Рядом рыбка выплевывает второй,

третий, четвертый пузырьки. Пенистой корочкой всплывают

они над водой.

Тогда самец с церемониями, не менее сложными, чем у

цихлид или колюшек, приводит к гнезду самку. Играют они

немного, плавают друг за дружкой по кругу, «целуются»:

соприкасаются губами. Довольно загадочное «па» в

любовных танцах многих рыб.

Потом самка нерестится под воздушным плотом.

Икринки всплывают кверху и пристают к плавающей пене. Если

течение относит в сторону некоторые бусинки, самец ловит

их ртом и водворяет на место.

Затем начинаются тревожные дни. Бдительный отец ни

на минуту не покидает свой пост. Гонит прочь мелких

врагов, отвлекает крупных. Перемешивает икринки, чтобы они

развивались лучше. А когда мальки выведутся, хлопот

прибавляется вдвое. Икра неподвижно висела под пенистым

потолком, а юркие макроподики норовят теперь

ускользнуть из гнезда. За ними нужен глаз да глаз. Самцу часто

приходится пускаться вдогонку за беглецами, глотать,

тащить под плот и там выплевывать. Хлопотливое дело, и

благодарности никакой. Дня через четыре мальки

расплывутся кто куда, и он никогда их больше не увидит.

Некоторые лягушки тоже могли бы принять участие в

нашем импровизированном соревновании

отцов-воспитателей. Ринодерма, например. Ее уникальные методы

выращивания детей изучал сам великий Дарвин, когда

путешествовал по Чили. Инкубатор для яиц у ринодермы довольно

странный — горловой мешок (изо рта, сбоку под языком, в

него ведут два отверстия).

В обычное время это резонатор — усиливает кваканье,

чтобы все самки в округе его слышали. А когда приходит

время позаботиться о потомстве, самец наполняет этот

«барабан» яйцами.

Дело происходит так. Самка отложит на мох двадцать—

тридцать икринок, а самцы сидят вокруг и ждут. День

сидят, два сидят кружком вокруг икринок. Неделю сидят.

На десятый—двенадцатый день в икринках шевелятся

зародыши. Тогда папаши бросаются на них, глотают, спешат,

кто больше успеет. Кому пять досталось, а кому и двадцать

пять.

Не зря, значит, ждали. Но ринодермы, глотая икру, не

едят ее, конечно: не в желудок она попадает, а в этот самый

знаменитый горловой мешок.

В нем икра и развивается дальше. Вскоре из лопнувших

икринок выходят головастики. Они хотят есть. Как их

накормить, не выпуская из люльки-«барабана»?

Природа и тут нашла выход. Головастики прирастают

хвостиками и лапками, а потом и всей спиной к внутренним

стенкам резонатора. Так из отцовской крови и получают

витаминизированную пищу. Быстро растут. Тесно им

становится в люльке, и горловой мешок, по мере того как его

обитатели подрастают, расширяется во все стороны: под

кожу брюха и даже под кожу спины.

Когда головастики превратятся в лягушат, то

«отдирают» свою плоть от папиной (процесс этот безболезненный)

и через его рот вылезают по одному на волю. Сам папа —

с наперсток, можно представить себе, сколь малы его

детишки!

Жаба-повитуха живет в Западной Европе. Американские