С войной не шутят

— Что делать, что делать, что делать? — повторяла раз за разом Ира, ее начал бить озноб. — Что делать?..

— Потерпи, потерпи немного, Ириш. Мы обязательно что-нибудь придумаем. Успокойся, не плачь. Может, вообще государственное устройство наше изменится, и тогда станет легче дышать… Потерпи!

Днем у ворот базы с визгом развернулся джип, из него прямо под железные створки ворот, на которых был нарисован якорь, шлепнулась граната РГД на длинной ручке, похожая на модную посудину из-под фирменного ликера. Часовой кубарем покатился от гранаты в сторону, прикрывая руками голову…

Граната рванула, но ворота остались целы, граната не смогла одолеть их.

Очухавшийся часовой — боевой парень — дал вдогонку джипу автоматную очередь, но джип был уже далеко, да и опасно было стрелять — вдруг какая-нибудь коза попадет под пулю? Часовой раздосадованно махнул рукой…

— Война с Оганесовым продолжается, — прокомментировал взрыв гранаты Кочнев, заглянув в кабинет комбрига, напомнил ему о давнем разговоре. — А ведь я тогда был прав.

— Прав, — согласился Папугин.

— Этот муходав нам еще покажет.

— Чего же ты хочешь? «Новый русский»… Типичный. Наглый, напористый, кровожадный.

— Только вот русских среди этих «новых» что-то не очень много попадается. Все более представители других народов.

— Хорошо хоть часового ни один осколок не тронул. Повезло.

— Если бы тронул — был бы новый уголовный процесс.

— А толку-то?

— Толку никакого. В следующий раз нам под ворота кинут три гранаты.

— Все может быть, — Папугин не выдержав, выругался.

— Вот и думай после этого, командир, как быть. Воевать или не воевать?

— Воевать можно на море. А на пустыре… тут нам здешние власти, живо, Константиныч, голову открутят.

— Бандитам с нами, выходит, воевать можно, а нам с бандитами — нет?

— Выходит, так.

Кочнев не выдержал, сокрушенно покачал головой.

— Во, блин, жизнь! То не моги, это не моги! Не моги дышать, не моги жить, не моги есть хлеб, не моги выполнять свой профессиональный долг, не моги держать в руках оружие… А что моги?

— Моги только смотреть, как тебя убивают. И больше ничего.

Через минуту в кабинет комбрига вошел дежурный, вскинул руку к козырьку фуражки:

— Разрешите обратиться, товарищ капитан первого ранга?

— Обращайтесь, — разрешил Папугин.

— Без потерь у нас все-таки не обошлось. Есть потери.

— Как так? — Папугин с силой вдавился спиной в кресло, приготовился услышать худшее.

— Осколок гранаты убил Черныша, пса нашего. Только сейчас нашли Черныша, под кустом лежал.

Папугин вздохнул облегченно. Хотя пса тоже было жалко. Живое все-таки существо. Всеобщий любимец.

Потерянных людей Оганесову было не жалко. Этого товара в России на его жизнь хватит. И не только хватит, но еще и останется. Были бы деньги, а «мясо» всегда найдется. Жаль было потерянных катеров. Катера стоили больших денег, очень больших… Кто ему компенсирует потерю? Александр Сергеевич Пушкин? Грибоедов? Руставели? Неведомый генерал, который сидит в Москве в большом кабинете и командует пограничными войсками?

Оганесов бессильно сжимал и разжимал кулаки, крушил посуду, попадавшуюся ему под руку, выгнал с работы секретаршу Дину, попытавшуюся что-то сказать.

— Во-он! — заревел Оганесов, показывая пальцем на дверь. Затопал ногами по полу.

Дина побледнела и поспешно выскочила из кабинета.

Через два часа на ее месте сидела уже новая секретарша — Роза.

Оганесов продолжал еще два дня крушить посуду, а потом стих. Задумчиво уселся в кресло, выудил из шкафчика бутылку дорогого коньяка и сделал несколько крупных глотков. На новые катера требовались деньги, кругленькая сумма, а деньги выкладывать не хотелось.

— На кого я должен повесить эти убытки? — пробормотал он угрюмо, вновь прикладываясь к бутылке. — На этого… полковника в черных штанах? Как его фамилия?

Он попытался вспомнить фамилию Папугина, но так и не вспомнив, выругался.

Придется раскошелиться. Без новых катеров не обойтись. Конечно, на этот раз надо купить не такие дорогие посудины, как были, но обязательно быстроходные, иначе все его контракты с Москвой полетят псу под хвост. А это — деньги, деньги, деньги, такие деньги, что даже дыхание перехватывает. И все — «зеленые»!

Оганесов почувствовал, как в нем вновь вспыхнула злость, перетянула железным обручем грудь, и он с силой ударил кулаком по подлокотнику кресла, в котором сидел. Вновь отпил из бутылки коньяк и выругался хрипло, незнакомым чужим голосом:

— Яйца козлиные! На вертел бы всех вас насадить. Лохи! Дерьмо на палочке!

И лучших людей своих он потерял. Футбольного тренера нет, Карагана нет, Фикрята нет, Ибрагима Карамахова нет… Где он найдет таких людей, в каких городах-весях?

Оганесов запустил пальцы в свои пышные бакенбарды. На голове, на темени волос не было, зато в баках — изобилие, хоть на рассаду кому-нибудь поставляй. Выдернул несколько волосков и с недовольным шипением втянул в себя воздух, словно бы чай с блюдца схлебнул: волоски были наполовину черными, а наполовину седыми…