С закрытыми глазами, или Неповиновение

«Этим же летом 1970 года я пошла в этом же платье с магендовидом на концерт еврейской певицы Анны Гузик в Москве. Сначала я хотела просто встать, чтобы евреи увидели магендовид и поняли, что сделали с еврейским народом в России. И поняли, что нельзя здесь оставаться. Но погас свет, и я не успела встать. На сцену вышла Гузик и спела весьма советскую песню. Меня это возмутило, я прошла к сцене и встала лицом к залу. Сначала зрители не поняли. Кто-то, наверное, даже решил, что так полагается по программе. Но тут несколько человек закричало: «Это провокация!», «Где милиция!», «Это сионисты!». В наступившей тишине все встали, чтобы лучше видеть, что происходит. Внезапно из задних рядов раздались аплодисменты, подхваченные в разных концах зала. В это время меня уже вели к дверям. Никто не сказал мне ни слова, но некоторые махали мне руками и посылали воздушные поцелуи.

На улице, не успела я пройти несколько шагов, как сзади из подъехавшей машины выскочили двое в штатском и потащили меня в машину. Но я сопротивлялась, и они начали меня бить. К ним подбежали еще двое. В конце концов, сильно избитую, меня затащили в машину. В КГБ какой-то начальник, глядя на следы побоев, сказал мне, чтобы я не смела идти к врачу и заявлять, что меня избивали сотрудники КГБ. Вернувшись домой, я пошла к врачу, который беспокоясь за кости и внутренние органы, послал меня на рентген. Все оказалось цело. Но заживало очень медленно. Долгое время, встречая меня на улице, знакомые поражались моему виду».

Щелчок.

– Нехамелэ, если дать полное избиение тебя там, то будет не слабее, чем убивали тебя здесь.

– Мишенька, там понятно, но здесь – за что?

– Нехамелэ, в той кэгэбэшне в наше время защищенность наша была бóльшая, чем у меня сейчас здесь. Учинят расправу надо мной самым естественным образом. И коротко объявят, что погиб в тремпе или на тремпиаде, и напомнят живым, что лучше ездить в автобусах. Никто не пикнет. А там даже многие тихие кричали бы – для собственной безопасности. А иностранные корреспонденты разослали бы по всему миру известие о расправе. Поэтому той кэгэбэшне было удобнее с неугодными расправляться руками этой кэгэбэшни: с помощью дружков, с помощью переводов по работе сюда, с помощью командировок сюда или по заданию оттуда товарищам по оружию здесь. Как у инквизиции было, так и у кэгэбэ – нет границ. Как у мафии, так и у кэгэбэ – нет границ. Они близнецы. Кто неугоден для той кэгэбэшни – неугоден и для этой кэгэбэшни. Поэтому с неугодными для той кэгэбэшни расправляется так же и эта кэгэбэшня. Не ломай себе голову "за что?". Теперь будет ещё и за то, что ты со мной, а я с тобой.

– Мишенька, это хорошо.

– Нехамелэ, это очень хорошо.

Щелчок.

– Нехамелэ, на жалобу, поданную 2.1.2007 по-русски, пришёл ответ из министерства внутренней безопасности. Там есть такие слова:

"Неясно, посланный тобой рассказ действительно происходил или говорится о произведении художественно-фантастическом <…> Если ты хочешь, чтобы твоим обращением занялись как жалобой в полиции, надо подать её официально в полицейское отделение жалобщику или жалобщице, относительно которых совершены уголовные преступления".

– Мишенька, смешнее не придумать. Жизнь интереснее любых фантазий. А мне смешно, как сказал твой редактор ивритского текста, что ты "наконец принёс то, от чего можно сойти с ума, а то носил пустячки – покушение, тюрьма, психушка".

– Нехамелэ, подал ту же жалобу на иврите в полицейское отделение.

И кроме всяких кэгэбэшных адресов, послал эти два рассказа ещё и твоей Фире. Хотелось показать ей то, о чём ты боялась рассказывать ей долгие годы. Она близкий тебе человек, и мне хотелось помочь тебе рассказать ей о происшедшем с тобой в Израиле.

– Мишенька! Первый муж её вернулся из лагерей, но она быстро потеряла его и осталась одна с ребёнком. Она была очень добра ко мне. Необыкновенной доброты и смелости человек. Очень многие прошли через её дом. Она с семьёй уехала одной из первых. Немного позже вырвалась и я, хотелось опять быть вхожей к ней, но, из-за происходящего со мной, держалась подальше, потому что знала, что она не поймёт. И об отъезде из Страны не сказала, а когда потом созванивались, о причине отъезда не говорили.