С закрытыми глазами, или Неповиновение

– Нехамелэ! Я знал, что она прочтёт сразу, поэтому быстро позвонил. Она рада, когда я звоню, и я рад знакомству с ней и её мужем. Сразу перешли к делу. "Ну разве такое бывает", – начала она с "вертолёта". Я не стал возражать. Такое же её отношение, наверное, и к моему рассказу. Немного помолчал, не спорил и начал рассказывать о твоём прекрасном отношении к ней. Ей было приятно слышать это, сказала, что не сомневалась в этом. Она рассказала, что вначале работала с новоприбывшими и слышала многочисленные признания, как любили горячо Страну, а потом разочаровались. По её мнению, это произошло и с тобой. А я догадываюсь, произошло и со мной, по её мнению. Она считает, что у государства имеются только отдельные недостатки. Эта формулировка защитников той кэгэбэшни ожила в этой у противников той кэгэбэшни в прошлом. Я спросил её, хочет ли она, чтобы я рассказал тебе о её мнении, она молчала, и я предложил сказать правду, но пообещал смягчить, и она согласилась. А ты ещё скажешь ей, что это правда, и Фира ещё будет за тебя.

Щелчок.

27.3.2007

Разослал по адресам кэгэбэшни.

Твой ход, товарищ кэгэбэ.

Рассказ 28

Любимая снова попала в больницу.

Обещал Любимой быть у неё в субботу.

Чекисты понимают, что обещание дано для книги.

Приближалась суббота, уже не доехать автобусом, а идти в такую даль, до города по Голде Меир и дальше по Бегину, а потом через весь город – два часа – какой смысл, если можно доехать.

А теперь надо торопиться на вечернюю субботнюю молитву.

Чекисты уже знали об этом. Им тоже надо торопиться.

После вечерней субботней трапезы я вышел или на шалом-захар, или…

Мой мобильный телефон постоянно включён в субботу и сейчас указывает, с точностью до одного метра, столик возле двери, на котором он находится, а не моё передвижение на местности.

И я пошёл по Вселенной.

Празничная ночь! Завтра в Иерусалиме Шушан Пурим. По случаю середины месяца луна круглая без задиринки, огромная и яркая. Она встречает меня, частицу Вселенной, прямо передо мной стелет царскую светлую дорогу, шагает со мной по Вселенной. Звёзды – искрящиеся глаза многочисленных стражников, следят за шагающей частицей Вселенной, весело подмигивают, бодрят, охраняют. Я не из закутка в кэгэбэшне, из которого одна дорога только на кладбище. Я из Вселенной, в которую вселён. И кладбище не конец. Я во Вселенной останусь вечно. А если это только кажется… И нет Тебя… Б-же, упаси… Только предположить… Прости, Г-споди… Только для сравнения… Г-споди… То чтó я проиграл в кэгэбэшнях? А если Ты есть! Сколько выиграл во Вселенной!

И кладбище не проигрыш, оно в беспроигрышной Вселенной.

…Вспоминал бывший любитель футбола и бывший футболист годы и матчи, победы и поражения, голы свои и чужие.

Знаменитый Пеле тащил от центра поля приклеенный к ноге мяч. Умный противник не нападал на него и не разрушал свою защиту, а строил на пути его продвижения многослойную защиту. В это время далеко сзади, за Пеле, знаменитый кривоногий Гаринча, который мог отспорить место футбольного божества у Пеле, но никогда не делал этого из любви к искусству, начал в ту же минуту, не глядя на своего кумира, как будто он хочет только порезвиться, набирать скорость по флангу в направлении к воротам противника. Пеле, улыбаясь защитникам противника и не глядя на своего кумира, откатил мяч направо в точку, где Гаринча превратился в экспресс и выстрелил, не глядя на ворота и на мяч, поймав который, захлебнулась счастливая сетка.

Для начала сто тысяч глоток вместе ахнули и…

Вот мой гол, задолго до Гаринчи, в матче команд пионерлагеря и ближайшей деревни. В центре поля кусты, к которым прорывались козы, но пастушки с криком отгоняли их. Все босоногие игроки топтались на штрафной площадке деревенских. Подавался угловой. Мяч выбрал меня, голова вобралась в плечи, ноги спружинили и оттолкнулись от земли, тело легло по курсу на встречу с опознанным летательным предметом, потом голова чуть дёрнулась вверх и вбок, мягко подрезая мяч в сторону ворот противника. Мяч чиркнул над верхней перекладиной ворот из срубленного молоденького деревца.

Молчали козы и пастушки, босоногие команды уставились на меня. С трибуны на траве донеслось: "Во, еврейчик даёт!"

Никогда не сожалел, что не стал звездой, которой предстояло на торжественном банкете в честь матча национальных сборных пить на брудершафт с самой Джиной Лолобриджидой. Ни о чём не сожалел в жизни вообще, кроме одного, что мяч чиркнул над верхней перекладиной ворот из срубленного молоденького деревца.

Всегда искал родную команду и родную национальную сборную. Всякие команды бывали, но не оказывалось там даже одного родного. И опять ни о чём не сожалел, только о незабитом голе. А родная национальная сборная оказалась похожей на баскетбольную "Макаби", и в ней ни одного родного. А я был в ней крайним правым.