Саалама, руси

Круглосуточно держать сестру было дорого. Педантично записав наставления, он начал заменять их в уходе. Делал все, даже менял сборник колостомы. Ливанская к таким вещам не притрагивалась. В свое время ей приходилось оперировать по локоть в дерьме — ей было все равно. Но Андрей бы не стерпел, и она чувствовала это очень остро. Единственное, к чему она не подпускала никого другого — перевязки. Хотя, в сущности, рук хирурга они не требовали. Софочка и тут справилась бы без нее.

Андрею было плохо. Так плохо, что на него стало страшно смотреть. И здесь нельзя было собрать анамнез, поставить диагноз, прооперировать. Оставалось только ждать и надеяться, и от этого незнакомого ей, пугающего бессилия впору было кидаться на стены.

Талищев же, напротив, оставался спокоен и как-то умиротворен. Разговаривал с крестником так, будто тот был вполне в сознании и адекватен, даже если парень ему не отвечал. Выглядело это смешно и жалко.

Софочка тоже выводила Ливанскую из себя, делая все наперекор, лучше хирурга зная, что и когда делать в уходе за реабилитационным больным. От этого женщина чувствовала себя чужой и лишней в собственном доме. У Андрея в комнате постоянно кто-то был. Стоило ей войти, как там оказывался либо Талищев, либо сестра. И Ливанская поспешно выходила.

Талищев просматривал историю болезни. Внимательно, раз за разом, перелистывая толстую пачку анализов, беспорядочно скрепленных грязным желтым клеем.

Ливанская вошла в кухню, ногой захлопнув дверь за спиной. Мимоходом глянула на мужчину и саркастически бросила:

— Не так уж вы и веруете. Медицина надежней?

Хотя он отнесся к ее выпаду с обычным спокойствием, даже под толстым теплым пиджаком было видно, как у мужчины напряглись плечи.

— Почему сняли обезболивающие? — мужчина на секунду исподлобья посмотрел на неё.

— Потому что, — она нарочито сделала паузу — чиркнула зажигалкой. Вчера Талищев добавил повод для агрессии: при ней снял свой крестик и повесил на шею Андрею. Ливанская глубоко с удовольствием затянулась и выплюнула: — Потому что ваш крестник — наркоман. Вы не знали? — по комнате распространилась удушливая сигаретная вонь.

Она неторопливо стряхивала пепел и наблюдала, как мужчина расправляет листы, старательно не глядя в ее сторону.

— Раздражает, что курю? — будто нарочно, женщина снова выдохнула дым через нос и иронично хмыкнула: — Что не молюсь и не размазываю сопли? Или что мне тридцать два? — Ливанская выжидательно сверлила взглядом его затылок. — Ну, признайте: я вам не нравлюсь.

Талищев очень медленно закрыл историю. Положил на нее большие, покрытые вздутыми венами ладони и поднял тяжелый взгляд:

— Нет, не нравитесь. — Он констатировал спокойно, без вызова. — Вы чего добиваетесь — чтобы я тут с вами скандалил как малый ребенок? — он оперся о стол и грузно поднялся. — Что в вас должно нравиться? Ведете себя как невоспитанная пятнадцатилетняя девочка. А я вам не папа и не мама, чтобы нотации читать, — и покачал головой.

Ливанская даже рассмеялась:

— Я в этой жизни видела больше вашего. Не надо меня поучать.

Он тяжело вздохнул, брезгливо и раздраженно глядя на нее сверху вниз:

— Учить вас надо, и многому. Хотя бы чужое мнение уважать. Своих убеждений нет, так хоть чужие перенимайте. А то так и будете всю жизнь удивляться: чего это от вас люди шарахаются.

Она вспыхнула, от злости резко выделились скулы, сигаретный фильтр смялся в пальцах. Талищев пожал плечами:

— Да не буду я с вами спорить. Это не мое дело. Живите как хотите. И проблемы свои решайте — как знаете.

И не дал ей возможности выпустить яростный запал, потому что тут же тихо вышел, почти бесшумно прикрыв за собой дверь.

18

18 сентября 2015 года. Пятница. Москва. Восемнадцатая городская больница. 15:10

— Зайди к грыже из восьмой и проверь, как от наркоза отходит. Кардиолога вызови к поступившей женщине — она слишком полная. Потом свозишь на УЗИ Исмагилова. И запиши ему на завтра в назначения биохимию. Пациента только предупреди, — Зайцев одну за одной складывал в руки интерна истории.

— Александр Петрович, можно вас на минуточку? Там вас из третьей палаты зовут очень, — сестра заглянула и окликнула хирурга от дверей. Тот с вечным показным дружелюбием улыбнулся:

— Иду-иду, — и поплыл к выходу.

— Все сделаю, — Ленька крикнул в спину, но, стоило куратору скрыться в дверях, бросил папки на стол.

Несколько минут стояла тишина. Пара хирургов, уже закончивших свои первые утренние операции, но еще не приступившие к обходу, подбирали накопившиеся бумажные хвосты, уткнувшись в мониторы компьютеров. Ленька беспокойно ерзал на стуле, глянул на Янку, терпеливо заполнявшую историю, потом на Майорова и, низко наклонившись над столом, придвинулся к хирургу:

— Валерий Арсеньевич, а правда, что вы сейчас идете заворот жировых подвесок оперировать?

Майоров удивленно оторвал взгляд от монитора, кхекнул и пожевал губами, отчего зашевелились большие усы:

— А вы чего интересуетесь?