Саалама, руси

Сначала повисла тишина, будто Андрей не собирался разговаривать на эту тему. А потом, когда батюшка уже отчаялся дождаться ответа, неожиданно бросил:

— Это несправедливо, — и отвернулся, ожесточенно глядя в стену. — Не правильно.

Отец Михаил глубоко и тяжело вздохнул, а потом тихо, задумчиво проговорил:

— Послушай меня, сынок. Вот я тебе сейчас не как священник скажу. Как священник я другое должен говорить. А как человек поживший… — задумчиво пожевал губами, — в жизни вообще многое несправедливо.

Забытый чайник стоял между ними, медленно выпуская последние струи пара.

— Почему он ей не помог? — Андрей с глубоко запрятанной досадой смотрел на маленькое, по-деревенски занавешенное наполовину окно. — Ведь мог. Мог вытащить нас обоих. И Дербишева мог. А он тогда ничего не сделал, — парень сжал губы и резко обернулся, испытующе глядя на старика: — А чем я лучше? Все были одинаковые.

— Сложный вопрос, Андрюша, — он задумчиво посмотрел на парня: — Ты ведь думаешь, что помогаешь им, да? Всем этим ребятам. Что всем надо помогать, ты же врач. Ан нет, — он с кряхтением подобрался на стуле, устроился поудобнее, — не всем. Да и, прости за жестокость, но, поверь, мы, старики, лучше знаем: не всем можно помочь, — батюшка сочувственно перевел взгляд на молодого человека. — Она ведь торговала?

Тот дернул головой и нехотя бросил:

— Иногда.

— Иногда… — отец Михаил задумчиво пожевал сказанное слово, а потом сам себе кивнул. — И другим предлагала. Тебе, например.

Гадетский резко повернулся:

— И что?! Я сам захотел. Ведь ей тоже предложили! Всем когда-то кто-то предлагает!

— Всем, — покладисто согласился старик. — А вот помогают не всем, — он серьезно посмотрел на парня, — и не все, — батюшка тяжело, задумчиво вздохнул. — Юрка жизнь на вас положил: на тебя, да на таких, как ты. И что не всех берет и не всех вытаскивает, — он решительно и безжалостно посмотрел парню в глаза, — так уж это его право. Не тебе его судить. Он же тебя не судил. А уж то, что беспокоится за тебя, так это нервы — не мальчик уже, — отец Михаил с кряхтением поднялся и, проходя мимо, похлопал его по плечу. — Давай-ка лучше чаю попьем.

Чай пили долго. Больше молча. Андрей вдыхал удушливый травяной запах, делал глоток, обжигал горло и задумчиво прикипал взглядом к окну. Отец Михаил тоже думал о чем-то своем.

— Все решил уже? — батюшка отставил чашку и внимательно посмотрел.

— Да, — Андрей сделал неторопливый глоток, — уже документы оформляем. Вот отучусь только. — Он поднял на батюшку глаза: — Отговаривать будете?

— Ну, зачем же, — старик усмехнулся и подлил себе кипятка. — Взрослый уже, чай, без меня разберешься. Она ведь тоже не русская?

— Кто?

Отец Михаил усмехнулся:

— Женщина твоя.

— А, Рита, — парень пожал плечами. — Да, полячка.

— Рита. Патрисия, — батюшка задумчиво протянул, — имя-то какое, — и вздохнул. — Может, оно и правильно. Родины у вас нет, неприкаянные вы. Вот и мечетесь, — он обхватил искривленными артритом пальцами чашку, будто грея руки, долго смотрел в пустоту, а потом проговорил: — Ты, Андрюш, на крестного-то не сердись. Ты ведь ему сын. Он живет для тебя, — и с легкой улыбкой покачал головой: — Не сердись, но в решениях своих на него не оглядывайся. Пусть бурчит старик, а ты делай по-своему.

Он поднял лукавые искрящиеся глаза, и Андрей улыбнулся, снова поднимая чашку.

39

02 ноября 2015 года. Понедельник. Москва. Восемнадцатая городская больница. 08:10.

Пантелеев стоял перед столом заведующего, недовольно насупившись. Он никак не ожидал, что тот решит первым отправить в гнойное именно его. И, хотя очередность не имела существенного значения (сейчас или через пару месяцев обязательные курсы пройти бы пришлось), покидать отделение первым не хотелось никак.

Парень переминался с ноги на ногу и все не мог придумать, с чего начать. Блажко деловито ставил росписи на бланках, подшитых в пухлую папку, и прерывать его было неловко.

Но пока Ленька соображал, тот вдруг сам поднял голову. Окинул парня коротким задумчивым взглядом и, будто между прочим, бросил:

— Вы не думали специализацию сменить?

Пантелеев замер, открыв рот. Растерянно сморгнул, пошевелил губами, но ничего не выдавил.

Заведующий, не спеша, отложил ручку, откинулся в широком кресле, уголки губ брезгливо опустились.

— Скажу яснее: в моем отделении вы положительного отзыва о пройденной интернатуре не получите, — он смотрел на интерна холодно и недовольно.

— Степан Наумович, да она же не нажаловалась! — парень жарко и убеждающе уставился на заведующего. Ему показалось, он понял причину недовольства начальства. Дело за малым: оставалось просто все разъяснить. Дочь пациентки жалоб не писала, наверх не звонила, даже не приходила больше в отделение. Так что наказывать Леньку тут было совершенно не за что.

— В этом и проблема, — Блажко захлопнул папку и кашлянул, не глядя больше на интерна. Дал парню понедоумевать, а потом прохладно поинтересовался: — Какие выводы сделали из инцидента?