Сабина Шпильрейн: Между молотом и наковальней

Разумеется, любой женщине приятно, когда двое мужчин пытаются прикладывать какие-то усилия для того, чтобы завоевать большее расположение с ее стороны. Подобные попытки пусть даже легкого соперничества необязательно выражаются в форме комплиментов женщине. Они могут проявляться в виде интеллектуального всплеска, подогретого возможностью привлечь внимание женщины своим оригинальным мышлением.

В нашем интеллектуальном (не любовном, а именно интеллектуальном) треугольнике я оказалась тем звеном, который мог или крепче соединить между собой двух гигантов мысли, или вызвать такое напряжение, в результате которого двое мужчин не только повернутся спиной друг к другу, но и не захотят иметь ничего общего между собой.

Я понимала, что в реальной жизни любовный треугольник чаще всего распадается таким образом, что отношения между двумя мужчинами принимают антагонистический характер и женщине приходится делать свой выбор в пользу одного из них. Но я не могла представить себе нечто подобное в рамках интеллектуального треугольника, не отягощенного бременем сексуальных влечений.

И тем не менее, в какой-то момент я интуитивно почувствовала нарастающее напряжение между Юн-гом и Фрейдом. Именно интуитивно, поскольку, как оказалось, я действительно многого не знала и только со временем поняла кое-что из того, свидетелем чего мне пришлось быть.

Пожалуй, первое мое прозрение относительно назревающего конфликта между Юнгом и Фрейдом возникло в процессе ознакомления с работой о метаморфозах и символах либидо.

Радость по поводу ссылок Юнга на мою первую статью и недоумение в связи с отсутствием какого-либо упоминания моего имени в отношении идей, изложенных в моей рукописи, отошли на второй план, как только я обнаружила нечто такое, что повергло меня в смущение и вызвало тревогу.

Дело в том, что, неоднократно ссылаясь в своей книге на Фрейда и подчеркивая значимость психоанализа, Юнг в то же время критически отнесся к фрейдовскому пониманию либидо. Причем его критика была столь резкой и эмоциональной, что у того, кто прочитал эту работу, могло создаться представление о Юнге и Фрейде как двух непримиримых оппонентах.

Особенно явственно это проявлялось во второй части работы Юнга, где он прямо заявил о «невозможности приложения теории либидо Фрейда к шизофрении».

Кроме того, не стесненный рамками корректности, он написал о том, что фрейдовское понятие принципа удовольствия является «волюнтаристической формулировкой философского понятия интроекции», а понятие принципа реальности – «волюнтаристически окрашенным» и соответствующим тому, что сам Юнг подразумевал под корректурой реальности.

И наконец, он противопоставил свое генетическое понятие либидо фрейдовскому понятию, являющемуся, на его взгляд, описательным. Речь шла, по сути дела, о таком генетическом понятии либидо, которое, по словам Юнга, «во все стороны выходит за пределы актуально-полового, за пределы сексуальности, рассмотренной под описательно-психологическим углом зрения».

Прочитав эти пассажи, я пришла буквально в ужас от того, что сделал Юнг. Точнее, меня покоробило не то, что он пытался показать возможность применения расширительного толкования либидо к психозам и шизофрении. Меня покоробило то, как и в какой форме он выступил против фрейдовского понимания либидо.

И сделал это, фактически публично, президент Международной психоаналитической ассоциации по отношению к мэтру психоанализа, который считал его своим преемником!

Но самым неприятным для меня было то, что в подтверждении необходимости генетического понимания либидо, основанного на учете архаического образа мыслей пациентов, Юнг сослался на мой клинический опыт, нашедший отражение в моей опубликованной статье «О психологическом содержании одного случая шизофрении».

Первоначальная радость от того, что Юнг не только сослался на мой клинический опыт, но и привел цитату из моей статьи, была омрачена манерой подачи им соответствующего материала. Не только Фрейд, но и любой психоаналитик мог подумать, что в понимании либидо я целиком и полностью разделяю взгляды Юнга.

Так незаметно и исподволь подставить меня перед Фрейдом!

Как после этого я могла смотреть в глаза мэтру психоанализа и не испытывать вполне понятной неловкости перед ним? Как мог мой любимый мужчина так поступить со мной, даже если он полагал, что своими ссылками на мой клинический опыт оказывает мне несомненную честь быть признанным специалистом? Чего было больше в соответствующих пассажах Юнга?

Здравой интеллектуальной конкуренции между двумя мужчинами, к которым я испытывала должное уважение?

Глубоко запрятанной ревности и обиды по отношению ко мне в сочетании с бессознательным желанием сделать меня своим сообщником в критике теории либидо Фрейда?

Осознанным, тонко рассчитанным ходом, приносящим меня в жертву на алтарь подспудно разворачивающейся борьбы между двумя гигантами мысли?

В то время я не могла до конца разобраться в клубке хитросплетений, сотканных из нитей личностных переживаний, дружеских отношений, творческого порыва и профессионального долга.