Сабина Шпильрейн: Между молотом и наковальней

Воспринял ли Юнг это высказывание Фрейда как совет на будущее извлечь полезные уроки из контрпереноса или в качестве необходимости выработать в себе недоверие по отношению к пациенткам, но только со временем он действительно перестал доверять женщинам вообще.

Неизвестно, как повела бы себя Сабина в своих дальнейших отношениях с Юнгом, если бы она только имела представление о том, что, обеспокоенный отсутствием матери во время ее болезни, он с тех пор всегда чувствовал недоверие, когда, по его собственным словам, кто-нибудь при нем произносил слово «любовь». Но она об этом даже не догадывалась, признаваясь ему в своей любви к нему.

Кроме того, она не могла знать о том, что впоследствии Юнг не только разочаровался в женщинах и не доверял им, но, как он замечал в преклонные годы, предаваясь своим воспоминаниям, оказался прав.

Сабина не могла знать и о том, что пройдет несколько десятилетий после той страсти, которая бросила их в объятия друг друга, и Юнг постарается вообще забыть о ней. Во всяком случае, в его посмертно опубликованной автобиографии «Воспоминания, сновидения, размышления» (1962) не найдется места для Сабины как талантливой ученице и преданном друге.

Юнг предпочтет хранить молчание о молодой русской пациентке не в пример Фрейду, который на долгие годы сохранит дружбу с Сабиной Шпильрейн и который в 1920 году в своей работе «По ту сторону принципа удовольствия» сошлется на ее идеи, нашедшие отражение в ее статье о деструкции как причине становления.

На склоне лет, в свои 83 года, Юнг начнет писать воспоминания, в которых приведет несколько примеров из своей клинической деятельности. Но в них не будет упомянут случай Сабины как первый опыт, связанный с использованием психоаналитического метода лечения, о чем он недвусмысленно писал Фрейду в своих первых письмах к нему.

Вместо этого Юнг сошлется на случай из своей психотерапевтической практики, когда в воображении одной пожилой женщины он занял место ее сумасшедшего сына. Это был, по его собственному выражению, первый настоящий терапевтический опыт, его «первый психоанализ».

Но Сабина не могла ничего этого знать.

В то далекое время своего более чем дружеского общения с Юнгом она и представить себе не могла, что подобное может иметь место вообще. В то далекое время, преисполненная чувством облегчения от разрешения конфликта с Юнгом, она вновь окунулась в водоворот своей страсти и радовалась от сознания того, что не только она любит его, но и он точно так же любит ее.

Жар любви

В очередной раз отогнав вялой рукой назойливую муху, которая так и норовила устроиться на ее пепельном, покрытом пылью лице, Сабина продолжала свое движение в неизвестность в колонне таких же, как она, усталых и обреченных евреев.

На мгновение в ее утомленных глазах промелькнула внезапно охватившая ее радость, которая, казалось, исходила из самых глубин ее исстрадавшейся души. Воспоминания о том жаре любви, который разгорелся в ее сердце много лет тому назад, заслонили собой невзгоды настоящего. Отдавшись им целиком, Сабина забыла обо всем на свете.

Как это здорово, что все утряслось! Ну какой же он глупый ребенок, этот мой Юнга! И зачем он так измучил не только меня, но и самого себя?

Конечно, мне пришлось испытать чувство стыда, когда я попросила профессора Блейлера передать мою диссертационную работу снова доктору Юнгу. Зато я была просто на седьмом небе от счастья, предвкушая, как буду обсуждать со своим наставником те или иные положения диссертации.

Действительность превзошла все мои ожидания. Результатом наших с Юнгом обсуждений диссертации стало то, что мы вновь любим друг друга. В этом нет никаких сомнений. Порой он становится просто неистовым.

Стоит только завершиться очередному нашему разговору, как он тут же начинает прижимать мою руку к своему сердцу. Подчас я даже не слышу, что он говорит мне. Голова идет кругом, ноги подкашиваются. Но я все же держусь.

Правда, как только Юнг покидает меня, мои фантазии вырываются на свободу. Я уношусь вместе с ними в ту сказочную даль, где растворяюсь в объятьях любимого, который дарит мне истинное счастье. Но, находясь вместе с ним, мне все время приходится сдерживать и себя саму, и его, такого пылкого и несдержанного.

Я так понимаю нетерпение Юнга!

Дружба держала нас на определенном расстоянии друг от друга. А теперь все внезапно изменилось.

Раньше только я говорила ему о своей любви. Он внутренне сопротивлялся, отмалчивался и в лучшем случае, светясь радостью, поглаживал распущенные волосы своей египтянки.

А вот после благополучного разрешения того недоразумения, которое несколько месяцев сводило меня с ума, произошли разительные перемены. То ли стараясь загладить свою вину передо мной, то ли не в силах сдерживать свои бушующие страсти, Юнг стал держаться со мной совсем иначе, чем ранее.

Он целует кончики моих пальцев и говорит, что любит меня. Я не в силах отказать себе в том, чтобы доставлять ему удовольствие прикасаться губами к моим рукам.