Сабина Шпильрейн: Между молотом и наковальней

«У меня хорошие новости, связанные с сообщением о моем деле со Шпильрейн. Я видел все в слишком черном свете. После разрыва с ней я был почти уверен в ее предательстве и глубоко разочарован лишь банальностью формы, которую оно приняло. Позавчера она появилась у меня дома, и у нас состоялся вполне обстоятельный разговор, во время которого выяснилось, что распространяемые обо мне сплетни исходили вовсе не от нее. Мои идеи отношений, вполне понятные в подобных обстоятельствах, приписывали эти сплетни ей, но я готов отказаться от них. Более того, она сама освободилась от переноса наилучшим и изящным образом и избежала страдания (за исключением пароксизма плача после расставания). Ее намерение прийти к Вам было связано не с какой-либо интригой, но только с поиском возможности для разговора со мной. Теперь после Вашего второго письма она стала для меня личностью. Не поддаваясь беспомощному раскаянию, я, тем не менее, сожалею о свершенных мною грехах, так как именно я в большей степени виновен в возникновении честолюбивых надежд у моей бывшей пациентки. Так, в соответствии с моим принципом говорить с каждым пациентом серьезно без какого-либо ограничения, я обсуждал с ней ее проблему детства, воображая, что веду теоретический разговор, хотя, естественно, в глубине скрывался Эрос. Таким образом, я приписал все другие желания и надежды целиком и полностью своей пациентке, не разглядев те же самые вещи в самом себе. Когда ситуация стала такой опасной, что продолжение отношений неизбежно могло привести к сексуальной связи, я прибег к самозащите, которая не может быть оправдана морально. Пойманный в сеть собственной иллюзии, что я стал жертвой сексуальных хитростей пациентки, я написал ее матери, что не являюсь средством удовлетворения сексуальных желаний ее дочери, а всего лишь ее врачом и что она должна освободить меня от нее. В свете того факта, что незадолго до того пациентка была моим другом и пользовалась полным моим доверием, мое действие было обманом, в чем я с большим смущением признаюсь Вам, как своему отцу».

Признавая свою вину в данном инциденте, Юнг в то же время не смог сказать обо всем этом Сабине при личной встрече. Быть может, он боялся утратить в ее глазах представление о нем как исключительно умном и честном человеке, не способном совершать дурные поступки и писать лживые письма, подобное тому, которое он послал мадам Шпильрейн.

Как бы там ни было, но Юнг был вынужден обратиться за помощью к Фрейду и в этом вопросе.

В том же письме он пояснял ему, что его отношения с Сабиной дошли до той критической точки, когда их продолжение могло привести к далеко идущим последствиям. Во избежание этого ему пришлось защищаться тем способом, который не может быть оправдан с моральной точки зрения. Он написал письмо матери Сабины, подчеркивая то обстоятельство, что, будучи врачом, не может являться средством удовлетворения сексуальных влечений ее дочери и, следовательно, она должна освободить его от нее. Он согласен, что данное письмо было, по сути дела, обманом, в чем он и признается Фрейду, как отцу.

Его просьба о помощи состояла в том, чтобы Фрейд написал фрейлен Шпильрейн о своей информированности об этом деле, особенно о его письме к ее родителям. Он хотел, чтобы именно от Фрейда Сабина узнала о его «полной честности» и о том сожалении, которое он испытывает по поводу всего случившегося.

Кроме того, Юнг попросил у Фрейда прощение за то, что из-за своей глупости втянул его в столь щекотливую и запутанную ситуацию.

Сабина не знала, с какой просьбой Юнг обратился к Фрейду. Мэтр психоанализа не сообщил ей об этом. Но буквально несколько дней спустя после покаянного жеста Юнга он написал письмо «коллеге Шпильрейн», в котором сообщил о том, что от самого доктора Юнга узнал о деле, послужившем поводом для ее просьбы о визите к нему. При этом Фрейд принес ей извинения за допущенную им ошибку и выразил свою симпатию по поводу найденного ею достойного способа разрешения конфликта с Юнгом.

Сабина была признательна профессору Фрейду за его посредническое участие в устранении недоразумений в отношениях с Юнгом, возникших по его собственной вине. Но она действительно не знала ни о сокрытии Юнгом всего того, что при всем своем покаянии он так и не поведал Фрейду, ни о тех изменениях, которые произошли у него в последнее время в результате общения с другими пациентами.

Она бы крайне удивилась, если бы узнала, что, поддавшись обуревавшей его страсти к бывшей пациентке, он в то же время стал все меньше и меньше верить женщинам.

Сообщая Юнгу о явлении контрпереноса, Фрейд заметил, что женщины стремятся очаровать мужчин-психоаналитиков любыми способами и доводят эти средства до психологического совершенства, пока не достигают своей цели. В этом, на его взгляд, состоит один из величайших спектаклей природы.