Сабля Чингизидов

Что касается сабли, то это несомненно польское оружие. Так называемая венгерка, начало XVII века. Судя по убранству, принадлежала очень знатному вельможе-военачальнику. Оружие, безусловно, не боевое, парадное. Ни одной зазубрины, микротрещины или царапины на клинке. Ее ни разу не точили. Да и конструкция эфеса не боевая. Гарда перегружена декоративными дужками, что смещает центр тяжести к рукояти и уменьшает силу удара. Такие сабли довольно редко – известно всего несколько случаев – дарили своим ведущим полководцам польские короли. Ее историческую ценность трудно переоценить. Чтобы вам дать представление о ценности данного экземпляра, достаточно сказать, что ничего подобного на сегодняшний день в самой Польше не сохранилось.

– А сколько могут стоить эти вещи, профессор?

– Мне трудно судить, Алексей. Ну представьте себе, что это шпага Румянцева. Или Орлова. Или Суворова. Это же национальное достояние! Она может стоить миллионы. Что же касается сабли, то скорее всего сабля принадлежала какому-то коронному гетману. Судя по датировке, Жолкевскому или Замойскому. Если так, то вся Польша будет собирать деньги, чтобы ее выкупить. Алексей, откуда у вас эти вещи? Расскажите, не томите старика.

– Вы слышали о Владимире Георгиевиче Панине?

– Что значит «слышали»? Я прекрасно знаю графа. Встречался с ним несколько раз в Москве и за рубежом. Известный коллекционер. Очень компетентный человек. А почему вы спрашиваете?

– Вы, наверное, знаете, что он потомственный Каратаев?

– Это какие Каратаевы, промышленники?

– Да.

– По-моему, что-то слышал, но сейчас уже не помню. Да и какое это имеет значение! Насколько я помню, никаких коллекций, тем более оружейных, Каратаевы не собирали.

– Вы абсолютно правы. Каратаевы не собирали. Собирали Самарины.

Профессор пораженно уставился на Розума.

– Вы хотите сказать, что всплыла легендарная коллекция Самариных?

– Да, вещи оттуда.

– Но этого просто не может быть! Через столько лет…

– А почему вы назвали коллекцию легендарной, Илья Филиппович?

– Видите ли, о коллекции Самариных ходило много слухов еще в прошлом, простите, в позапрошлом веке. Хозяева коллекции никогда ее не выставляли. Все сведения о ней исходят от очевидцев. Нет ни одного официального подтверждения эксперта. По слухам, там были уникальные вещи, но уже в XIX веке среди специалистов достоверность этих слухов считалась крайне сомнительной. Сами Самарины развеять эти сомнения никогда не пытались. Наоборот, на все запросы на осмотр коллекции – не важно, от частных лиц или от официальных учреждений, – отвечали неизменным отказом. Так что отношение к этой коллекции в профессиональных кругах было откровенно скептическим. Поэтому сведения об экспонатах из коллекции Самариных не вошли ни в один из серьезных каталогов того времени. Ну а после революции она пропала. Впрочем, как и многие другие. И тут вы приносите уникальные вещи и говорите, что они из самаринской коллекции. Согласитесь, в это трудно поверить.

– Я понимаю, Илья Филиппович, но тем не менее факт остается фактом. Вещи из имения Самариных.

– Ну а при чем здесь Панин или, как там его, Каратаев?

– Каратаев является официальным наследником коллекции.

– Как это? Коллекция же самаринская?

– Дело в том, что Каратаевы находились в близком родстве с Самариными, и к началу Первой мировой войны именно Каратаевы были юридическими владельцами и имения и коллекции.

– И что же, он претендует на эти вещи? – кивнул Разуваев в сторону клинков.

– Ну, он не единственный наследник, но дело не в этом. В настоящее время он является наиболее квалифицированным экспертом по коллекции Самариных. Мы выслали ему фотографии и ждем результатов его экспертизы. Мы бы вас очень попросили, чтобы вы ознакомились и прокомментировали его заключение, когда оно будет готово.

– И вы думаете, что, получив эти фотографии, он усидит в Брюсселе?

– А что, думаете, приедет?

– Сразу видно, Алексей, что вы не коллекционер. Сегодня что, вторник? Бьюсь об заклад, он будет здесь не позже понедельника.

Панин прилетел в четверг. Чем сразу же создал Розуму проблемы. Он не мог пригласить Панина к себе в рабочий кабинет, а разрешения на вынос вещей у него не было. Но Стригунков пошел навстречу и выписал пропуск на вещи, приставив к ним своего сотрудника.

– Что же это вы, Владимир Георгиевич, так нам заключение экспертизы и не прислали? – укорил Розум, здороваясь с Паниным.

– Ну извините, Алексей, не утерпел. Хочу эти игрушки сам в руках подержать. Соблазн для меня слишком велик. И потом, не забывайте, что эти вещи мне не совсем чужие, все-таки наследство Каратаевых. А если б я заключение прислал, то вы бы мне, пожалуй, вещи и не показали, – лукаво усмехнулся Панин. Он даже не подозревал, как близок был к истине.

– Если вы не возражаете, мы прямо сейчас поедем к профессору Разуваеву, вы должны его знать, – Панин утвердительно закивал, – и вы осмотрите вещи прямо в его реставрационной лаборатории.

– Нищему собраться – только подпоясаться, – снова улыбнулся Панин, продемонстрировав знакомство с русским фольклором. – Я готов.